Четыре фрейлины двора Людовика XIV

— Ах! прелестный вечер, господа, — сказал моряк. — Я редко чувствовал себя счастливее, и в таком состоянии, в каком вы меня видите, я всегда брежу о всемирном счастье.

— И все это, — сказал один из его друзей, улыбаясь, — из-за одного лишь взгляда женщины, украдкой уловленного в узком проходе!

— Видишь ли, мой милый Генрих, — возразил моряк, — вы все — слишком счастливые смертные, далеко не так цените эти маленькие блаженства, как я.

— Я протестую! — вскричал третий. — Мы не менее твоего, суровый старый моряк, чувствительны к благосклонностями, по крайней мере, что касается до меня, то я признаюсь в этом, не краснея, сколько бы я ни менял гарнизона, здесь всегда кто-нибудь заживет, — сказал он, ударяя себя в грудь.

— Знаю, знаю! Вы оба также влюблены! И по странному стечению обстоятельств, оба влюблены в двух прелестных красоток, подруг дамы моего сердца, и они вместе составляют трио, подобное тому, которое мы образуем в настоящее время.

— И они все три также красивы, осмеливаюсь сказать, как храбры мы все трое.

— Подруги короля, фрейлины его двора, как мы — братья по оружию и его офицеры.

— Шарль прав, — вскричал Генрих, — это совершеннейшая трилогия.

— И ты считаешь нас менее себя чувствительными к благосклонностям наших красавиц! — сказал Генрих.

— Я выражусь яснее, — сказал моряк, мысли которого, быть может, вследствие его профессии представляли серьезный характер, даже когда он говорил самым веселым образом, — вот что я хотел сказать: что, дыша одним воздухом с этими прелестными молодыми девушками, которые вас любят, и будучи в состоянии их видеть каждый день, близко подходить к ним, вы не знакомы с этой тоской по разлуке, причиняющей много забот, но также вы и не испытали сильных радостей при возвращении!..

— О, дорогой энтузиаст!..

Испустивший этот возглас не был однако ни менее его пылок, ни менее его восторжен, так как все трое обладали великодушными, горячими, храбрыми и влюбчивыми натурами, как это и подобает двадцатипятилетним мушкетерам.

— Подумайте же только, добрые друзья, что ведь я не видал мою дорогую Мари уже восемнадцать месяцев, с тех пор как я плаваю по морям.

— Да, это правда!

— И то в последний раз я видел её в этом старинном Руэргском замке, где живут нелюдимо семейства д’Эскорайлль и Фонтанж. Ей было всего семнадцать лет, и тогда уже была видна её чудесная красота, которою теперь все восхищаются и о которой все в настоящее время кричат!.. Ах!..

— Ну что же! Помилуй меня Бог, — сказал один из его собеседников, — ты сейчас вздохнул!

— Она находится на верху блаженства, — сказал шаловливо другой, — вот это уже нелогично!

— Это правда, но это невольно.

И точно какая-то тень промелькнула на его лбу.

— Ну, что это значит? Ты делаешься мрачным?

— Да, это безумие!.. — сказал он, понуря голову. — Что вы хотите, нельзя совладать с подобными впечатлениями… Я расстался с Марией Фонтанж, следовательно, около полутора лет тому назад, чтоб присоединиться к эскадре в Бресте, а месяц спустя, она поступила к принцессе Генриэтте, в качестве фрейлины.

— Да, на самом деле, такая фрейлина, которую великая княгиня может признать!

— Это правда, все правда… Но между нами нет тайн. Ну, так! я лучше бы желал, чтобы она оставалась в этом древнем замке, возвышающемся на хребте горы, где я её узнал, среди своего патриархального семейства и своих диких мужиков, чем среди вашего двора.

— Профан! — вскричал Генрих.

— Ревнивец!.. — пробормотал Шарль ему на ухо.

Молодой моряк пожал ему руку и в свою очередь пробормотал:

— Да, я этого боюсь, ревнив!..

Остальные двое обменялись быстрым и странным взглядом; на минуту смех замер на их губах. Они ничего не отвечали.

— Видите ли вы, — начал он опять, погруженный в свою страсть и свои тревожные мысли, — я ведь был так счастлив в продолжении тех двух месяцев, которые я провел в этом Руэргском замке! Я приехал туда не один на несколько охот на кабана, без всякого преднамерения, едва подозревая даже о существовании там молодой девушки.

— Романтическое приключение!

— Да, и из прекрасного романа!.. Мария Фонтанж явилась мне подобно лучезарному явлению. Ах! конечно, всё окружающее также тому много способствовало: это феодальное, дикого вида жилище, эти Руэргские и Овернские крестьяне с их строгой физиономией, меня самого удивившей, меня, только что вырвавшегося из степей своей милой Бретани! А потом, вокруг неё, такой молоденькой, такой свежей, такой белокурой, эти старые родители, о которых можно было подумать, что они нарочно вышли из какой-нибудь закоптелой комнаты, чтоб оттолкнуть!..

— И вот, как возникает любовь, сказал Генрих Ротелин, — давайте господа, выпьемте за здоровье любви?

— И ты полюбил прекрасную Марию, — сказал Шарль Севинье.

— Так же, как любите вы; ты, Генрих — Анаису Понс, ты, Шарль — Клоринду Сурди… Но ведь два месяца так скоро пролетели, и настало уже время отъезда: мой начальник эскадры, г-н Турвиль, вызывал меня в Лариен.

— По крайней мере ты не уехал, не заручившись прежде каким-нибудь знаком памяти, словом, обещанием…