Четыре фрейлины двора Людовика XIV

— А! а! шутка хороша!

— Да я вовсе не шучу. Я приобрел, черт знает откуда! — расположение к себе какого-то чудака, который, кажется, занимает почетное место в разряде грабителей.

— Не наш ли уж это давешний хромой?

— Именно. Этот бродяга, который хромает не больше, чем мы с вами, полюбил меня и прочел мне нравоучение… и так красноречиво и так длинно, что я никак не мог вовремя присоединиться к вам. Вообразите, это действительно странно, что чудак меня знает, назвал меня по имени и говорил мне об юнге, который у меня на корабле. Как вам нравится это приключение?

— Чудесное, клянусь честью! Эти мошенники имеют со всеми тесные связи, Бог знает где! Ах! если б они служили при полиции, то она была бы тогда лучше! Они всё знают, всё видят и везде находятся! Я не боюсь высказывать того, что, по настоящему ходу дел, лучше иметь их за себя, нежели против себя.

— Да и притом это гораздо смешнее, — заключил моряк.

— Но ты говорил о двух каких-то встречах? — спросил Севинье.

— Я приступаю к другой; и твоя знаменитая мать, мой милый Шарль[1], могла бы пожертвовать параграф в своих восхитительных письмах для описания всего этого. Скажите мне прежде всего, господа, были ли вы одни в этом подозрительном доме, куда я за вами не последовал?

— Мы там никого не видали, но привратник, впуская нас туда, предупредил нас, что хозяин его занят какими-то гостями.

— Об этих то гостях я и хотел поговорить с вами.

— Ах! друг мой, Жак Дешо, содержатель этого вертепа, человек весьма осторожный. Этот дом разделен на отделения таким образом, чтоб люди там не скрещивались и не встречались бы друг с другом. Многие из его клиентов не остерегаются ему признаваться; все происходить там скрытно.

— Так что, вы не имеете никакой приметы о той особы, которая была там перед вами?

— Никакой.

— Следовательно, я хорошо сделал, оставшись здесь, так как я имею о ней гораздо лучшие сведения.

— Если дело того стоит?…

— Судя по разговору моего бродяги, это не маловажное дело; дама эта не первая встречная.

— О! о! речь идет о даме.

— Которую мне даже суждено снова увидать, как сказал мне это нищий.

— Гей! какой же драгоценный человек этот плут; на твоем месте, я не отпустил бы его, не узнав предварительно, где можно его снова увидать.

— Что я и намеревался сделать, но ваше возвращение дало ему случай исчезнуть.

— Жаль, хотя, в сущности, не смотря на всю прелесть этого приключения, советую тебе быть настороже. Эта встреча доказывает, что все эти плуты ходят по твоим следам; этой породе нельзя доверяться.

— Что же касается до дамы, то весьма интересно было бы узнать её точнее и знать также её цель… У этого Жака Дешо производится совершенно дьявольское ремесло.

— Именно так, что мне и сказал мой нищий. Но вы, в свою очередь, что вы там узнали?

— Сверхъестественные вещи: мошенник, очевидно, показывает все в более мрачном виде, чтоб произвести более впечатления. Впрочем, он ничто иное, как копеечник, как и все гадальщики его, товарищи.

— Если поверить всем его россказням, — прибавил Шарль Севинье, — то, пожалуй, можно велеть себя зарыть живым.

— Значит, он вам предсказал очень зловещие вещи?

— Такие, что нельзя и верить! Откровенно, говоря, ты хорошо сделал, что не вошел туда, потому что я держу пари, что, судя по его действиям, он предсказал бы тебе смерть.

— Как! так мрачно!

— Всеобщая похоронная процессия, говорю же тебе! Если верить ему, то ни Генрих, ни я, ни наши возлюбленные не увидят января 1681 года, этот 1680 год похоронит всех четырех… И всё это нам стоило два луидора. Что ты на это скажешь?

— Щедро заплачено. Счастье, что вы приняли это предсказание, как и следует — весело.

— И ручаюсь, что наши милые дамы, m-elles де Сурдис и де Понс, посмеются от души.

— Друзья мои! — сказал Ален. — Если б мне предсказали подобные вещи, то я не решился бы рассказать что-нибудь из этого моей невесте. Эти молодые девушки имеют впечатлительное воображение. То, что нас заставляет смеяться, может их обеспокоить. Поверьте мне, давайте сохраним про себя все эти мало забавные истории.

— Он прав, как и всегда! сказал Севинье.

— Мы ни слова не шепнём нашим красавицам, — заключил Ротелин. — Лучше даже, чтоб они ничего не знали об этом приключении. Что же касается до Жака Дешо, то это настоящий плут, площадной лекарь, если не хуже еще.

— Быть может, фабрикант наследственного порошка[2]? — спросил Ален.

— Что-нибудь в этом роде. Он предлагал нам свой товар с таким лицемерным видом, который показался мне подозрительным.

— Значит, это верно, что отравления в настоящее время в порядке вещей, что они совершаются без стыда и угрызений совести.

— Слишком верно, мой дорогой Ален. Полученные признания нашими властителями камеры Арсенала полны такими страшными открытиями, что большую часть из них не смеют опубликовать.

Они касаются даже таких важных особ, что само правосудие останавливается с ужасом, прежде чем доходит до них.