Четыре года в Сибири

Навсегда...

В камере потемнело. Лампа горела, кто-то подошел к моей кровати. Я закрыл глаза.

Почему? Хочу ли я добиться у судьбы еще несколько часов? Зачем?

Я открываю глаза. Передо мной стоит мужчина в белом халате, который смотрит на меня поверх очков. У него добродушные, мягкие черты лица.

- Как вы себя чувствуете? – спрашивает он меня.

- Хорошо, – отвечаю я определенно, хоть и с трудом.

- Вы голодны? Хотите есть или пить?

- Да.

Спустя два дня меня ведут в канцелярию. Там присутствуют военные и гражданские. Перекрестный допрос начинается. Меня снова хотят измотать, но я понимаю вопросы, которые мне задают, только с большим трудом, я еще слишком истощен и поэтому никогда не могу отвечать на них удовлетворительно. Они стараются час за часом.

Напрасно.

Чтобы дать необходимое обоснование приговору, меня обвиняют в побеге, сопротивлении и убийстве. Мне, правда, не говорят, где и когда я якобы убил людей.

Объявляют приговор.

Из далекой дали слова доносятся ко мне, ухо принимает их, мозг обрабатывает их, сердце и с ним все тело внезапно вздрагивает.

«Казнь через повешение! Немедленное исполнение!» «У вас есть особая привилегия, подсудимый, право на последнее желание. Если мы посчитаем его выполнимым, то его исполнят».

- Я прошу разрешения поговорить с генерал-лейтенантом Р., – с трудом говорю я. Затем следуют шепот и бормотание моих палачей.

Снова меня ведут по коридорам, снова где-то открывается дверь. Вместительная камера наполнена боязливыми, дрожащими людьми, у которых ужас глядит из глаз. У всех одинаковые лица: зловеще расширенные, безумные взгляды, открытые, зияющие рты, растрепанные волосы. Некоторые сидят на полу, другие сидят на скамьях, некоторые отсутствующе смотрят в пустоту. Большинство всхлипывает.

Входящие солдаты называют имя, грубо и жестко вытаскивают вызываемого из камеры, некоторые апатично поднимаются и следуют за солдатами как во сне.

Я сижу в углу. Цементный пол сух, и через окно видна маленькая полоса синего неба.

Медленно наступает вечер...

Всю ночью солдаты приходят в камеру. Они всегда берут с собой кого-то. Если они появляются в двери и выискивают имя на листе бумаги, в свете фонаря, наши глаза направлены только лишь на их рот.

Теперь... я... Так думаем мы все.

Некоторые вскрикивают раньше, еще прежде, чем их вызывают, так как они узнают свое имя по губам солдата, который медленно читает имя еще про себя.

Никто из тех, кого забрали, не возвращается.

Приходит утро.

Передо мной сидит только лишь один дико выглядящий мужчина с грубыми чертами лица. Произносится имя, но он не двигается. Его начинают поднимать.

В то же самое мгновение он бросается на солдата, душит его и вгрызается в глотку широко раскрытой пастью. Оба мужчины катятся к земле. Штыки подбежавших солдат впиваются в тело убийцы, его тут же схватывают и уносят за дверь; живого или мертвого – уже не удастся узнать.

Тело солдата остается.

Мне мгновенно в голову приходит мысль. Надеть солдатскую форму... и я смогу ускользнуть, вероятно... Слишком поздно. Уже появляется офицер с новой группой солдат.

«Встать!» С глубоким достоинством он читает, подчеркивая каждое слово: «Высочайшим повелением казнь через повешение временно заменяется пожизненной ссылкой в Сибирь».

Солдаты стоят навытяжку, офицер отдает честь и неловко передает мне документ на подпись.

С трудом они выводят меня из затхлого воздуха во двор. Оттуда мы поднимаемся на много ступенек вверх, маленький коридор... «Дайте парню что-то пожрать», говорит голос. Дверь раскрывается.

Здесь солнце! Я нетвердо становлюсь в клетке на солнечное пятно на земле, падаю, охватываю лицо руками и плачу.

Свет слепит...

Позже я снова и снова обдумывал два слова моего приговора:

«Временно!»

Приговор мог в любое время снова быть изменен на казнь через повешение. Против этого я был бессилен, до тех пор пока находился в руках русских. Спасти меня мог только побег, ничто более.

«Пожизненно!»

Война не могла продолжаться пожизненно, это было исключено. Это уже успокаивало меня!

У меня был выбор: убежать или ждать окончания войны. Но какие у меня были гарантии, что казни точно не будет? Что я знал о жизни в тюрьме? Не буду ли я предоставлен произволу тюремщиков, начальства, слепому случаю? А с другой стороны, нет ли у меня с моим совершенным владением русским языком, с хорошими знаниями людей и страны больших преимуществ для бегства? Нет ли у меня достаточно друзей, у которых были бы все причины защищать меня, в частности, и во время войны, иначе...?

Разве они не в моей власти благодаря моему прежнему молчанию?

Счастье всегда было благосклонно ко мне. Может быть, случится и так, в благоприятное мгновение, ночью, во время работы, я стану немного в стороне, пока охранник не видит, удалюсь все дальше, густой лес, боязливые люди, которые будут послушны от страха, немного удачи... Не убегали ли уже некоторые и удачно ускользнули?

Вероятно, вероятно, это удастся и мне... И при этой мысли я даже действительно почувствовал уверенность.

На следующий день меня отправили на переодевание.