Четыре королевы

Элеоноре приходилось также преодолевать раздор, возникший между нею и старшим сыном Эдуардом из-за изгнания Лузиньянов. Эдуард был привязан к ним ничуть не меньше, чем сам Генрих (одного из них он поставил своим заместителем в Гаскони), и знал, что мать и ее родичи содействовали решению, заставившему их отправиться в изгнание. Эдуарду уже исполнилось двадцать лет, у него был собственный двор, и он стал непослушен. Он оставил родителей и двоюродных дедов со стороны матери и переметнулся в компанию молодежи, среди которых были и его кузены — Генрих Альмейн и сыновья Симона де Монфора. Элеонора эту компанию Эдуарда не одобряла; по ее мнению, Симон приобрел слишком много влияния на молодое поколение, и она обвиняла его в том, что Эдуард разлюбил родителей.

Слухи о том, что наследник престола объединился с Симоном де Монфором и реформаторами против собственного отца, вызвали очень неприятную и оставшуюся неразрешенной ссору между королевой и ее сыном незадолго до отъезда Элеоноры и Генриха во Францию. Помимо подписания мирного договора, у них во Франции было еще одно дело: Генрих и Элеонора, при посредничестве Маргариты, уже довели до заключительного этапа переговоры о выдаче замуж их дочери Беатрис за сына герцога Бретонского. То, что Маргарита подключилась к этому замыслу, видно из письма, направленного ей Генрихом вскоре после свадьбы по поводу приданого. «Прошу, напомни королю Наваррскому, чтобы отдал те земли в Шампани, что обещаны им Жану Бретонскому», — писал Генрих [105]. Свадьбу назначили на первые дни января 1260 года. Элеонора и Генрих поселились пока в аббатстве Сен-Дени, немного севернее королевского дворца в ожидании этого дня, когда прибыл гонец с неожиданным и страшным известием: первенец Маргариты, Людовик, наследник французского престола, заболел и умер.

Принцу Людовику было всего пятнадцать, когда он скончался, и Маргарита была в отчаянии; даже Людовик IX, не слишком чувствительный, если дело не касалось религии, назвал умершего сына «любимейшим и самым дорогим для нас». Генрих и Элеонора быстро переменили срок свадьбы дочери, чтобы остаться в Париже на похороны, и Генрих предложил помочь нести гроб племянника на первом отрезке пути до Руайямона, где его должны были похоронить.

В 1257 году король и королева Англии потеряли трехлетнюю дочь Катарину, поэтому глубоко сочувствовали Маргарите и Людовику. Элеонору смерть младшей дочери просто подкосила, хотя девочка, очевидно, родилась умственно отсталой — Матвей Парижский назвал ее «немой и ни к чему не пригодной, хотя и весьма пригожей»; именно этот недуг и вызвал у матери особое стремление защитить ее. Когда девочка умерла, «королева настолько была поражена горем, что заболела, и долго не выздоравливала, поскольку ни знания лекарей, ни утешение близких не приносили ей облегчения». Теперь Маргарита потеряла сына, и сестра поспешила поддержать ее. О том, насколько сблизились обе семьи, можно судить по тому, что король и королева Франции, несмотря на глубокое горе, посетили свадьбу Беатрис неделю спустя. Насколько потеря Людовика и Маргариты повлияла на отношения Генриха и Элеоноры с их собственным сыном, невозможно судить. Но, возвратившись в Англию, они более-менее примирились с Эдуардом.

Предусмотрительность Элеоноры оказалась оправданной: взятые с собой во Францию драгоценности пригодились, когда пришла пора возвращаться. Им понадобились услуги иноземных рыцарей, чтобы обеспечить себе безопасность и продемонстрировать, что у короны есть ресурсы, неподвластные баронам. Большая часть этих рыцарей происходила из Фландрии, и их предводитель состоял в отдаленном родстве с королевой. Они с Генрихом наняли также отряд французов графа де Сен-Поля, весьма активного, опытного рыцаря. Сен-Поль так любил войну как таковую, что денег за это развлечение брал сущую (но не совсем) чепуху. На самом деле, даже продав все кольца Элеоноры, король и королева Англии не получили на руки достаточно денег, чтобы удовлетворить требования наемников — поэтому Людовик ускорил очередную выплату по Парижскому договору, а Маргарита обеспечила ссуду. И этого все еще было недостаточно; тогда Элеонора взяла в долг у каких-то купцов с севера Франции от своего имени, и верность иноземного воинства была приобретена на три месяца.