Четыре крыла Земли

Ритм все учащался. Девушки с ресницами и бровями, подведенными сурьмой, украшенные миртовыми венками, в набедренных повязках, расшитых золотистыми нитями и бисером, извивались всем телом, покорные мелодии, выводимой флейтой под струнные переборы кинора, под ритмичный бой бубна, под радостную россыпь его маленьких металлических тарелочек. Казалось, у них на животах пульсируют какие-то дополнительные мышцы, каких нет у обычных людей... И дыхание – частое, прерывистое, порожденное не усталостью, а страстью. Дина поймала себя на том, что и она так же прерывисто дышит, глядя на них поверх голов десятка голозадых ханаанских мальчишек, прибежавших в Шхем на базар из соседней Цриды, что и она притоптывает в такт музыке в своем сером шерстяном пастушеском балахоне, никак не приспособленном для танцев. Ей вдруг почудилось, будто и у нее на животе появились новые мышцы, позволяющие бедрам и жадно трепещущей груди двигаться как бы независимо друг от друга.

– Смотри-ка, – усмехнувшись, произнес большеголовый Шарецер, поглаживая тщательно завитую в соответствии со старинным обычаем бороду. – Похоже, за нас работу выполняют эти девицы.

– И вправду! – подхватил Шарру. – Еще десять минут такой музыки – и она сама, на ходу срывая с себя свой мешок, побежит к нам с криком «Несите меня на блюде к принцу Шхему!»

Шарецер вдруг посерьезнел.

– Ты еще мальчишка, Шарру, – сказал он сурово. – И сейчас не до шуточек. Надо подумать, как эту красотку зацапать.

– Да чего тут думать? – весело сказал коренастый Шарру. – Подойдем я слева, ты справа – и давай! Неужели кто-нибудь сунется, видя вот это?

И он ткнул пальцем в свисающий с левого плеча лисий хвост – знак того, что его носитель принадлежит к личной охране принца.

– Так что задание у нас сегодня – одно удовольствие, – продолжал Шарру. – Заодно по дороге потискаем эту дурочку. Жаль, принц велел ее девственницей к нему доставить.

– Делаем так... – начал Щарецер, не обращая внимания на болтовню своего напарника.

...Музыка все больше затягивала Дину, которую людская волна вынесла прямо к хороводу. В принципе, Шарру и Шарецер уже теперь могли хватать ее. Даже если бы ей удалось вырваться из их цепких объятий, она бы далеко не убежала – уперлась бы в толпу. Правда, как поведет себя толпа – это вопрос. Одно дело сохранять нейтралитет, когда на чужеземку накидываются стражники наследного принца, любимого народом или не очень, а другое дело, когда эта же чужеземка с криком «защитите!» несется к тебе, и все-то, что от тебя требуется, это сделать шаг в сторону, дать дорогу.

– В общем, тут надо подходить вплотную и только тогда брать, – подытожил Шарецер. – Да и принц хорош! Не мог послать с ними еще кого-нибудь, например, Беродаха. У него руки длинные, как паучьи лапы.

Дина не заметила, как сама начала прыгать, не очень умело взметая в такт музыке ручки с синими глиняными кольцами. Прежних танцовщиц сменили новые, с блестящими в лучах факелов телами. Единственным одеянием их были кожаные ленточки, перетягивающие пышные волосы, да сердоликовые запястья. Ногти на руках и ногах были выкрашены хной. Их нагота была частью этой музыки, этого танца, этого базара, ни днем, ни ночью не прерывающего своего гудения. Все со всем было в гармонии, и единственным диссонансом здесь был плащ из овечьей шерсти, крепостной стеной отгородивший тело Дины от чарующего ночного мира. Ах, как давил на плечи этот плащ, ах, как стискивал тело! И опомнилась Дина уже когда схватилась за ворот у горла, чтобы с силой рвануть его, превратить в никому не нужную тряпку и бросить свое свободное тело в водоворот хоровода. Стоп! Неужели это она, дочь Яакова, одна из тех, что пришли в этот мир, чтобы соединить его с Б-гом, чуть не опустилась до того, чтобы участвовать в языческих плясках? Какой позор! «Ты теряешь будущий мир. Остановись немедленно!» – услышала она в душе своей голос отца, как впоследствии в Египте услышал его ее брат Иосеф. Рука Дины выпустила ворот и повисла, как после страшного усилия. Но взгляд по-прежнему был прикован к обнаженным плясуньям. «Немедленно отвернись!» А вот это, как она ни старалась, с первого раза не получилось. К несчастью, не получилось, потому что второго раза ей предоставлено не было.

Мужские руки справа и слева схватили ее за горячие ладошки, и двое мужчин, вернее, один мужчина, а другой еще совсем юноша, в одинаковых длиннополых плащах из крашеной козьей шерсти, в воловьих сандалиях, с медными браслетами на руках и ногах, с лисьими хвостами, свисающими у каждого с левого плеча, поволокли ее прочь от от хоровода, прочь от рыночной площади в проулок, где в тени высоченных тополей неподалеку от глинобитного домика с камышовой крышей в пыли и печали возлежал готовый к соучастию в преступлении рыже-бурый верблюд.

– Пустите, – заорала она, – пустите! На помощь! Отец! Шимон! Леви!