Четыре крыла Земли

Рав Гиллель мысленно отметил тавтологию в приветствии посланца и внимательно посмотрел на него. Тот был одет в белую галабию. На голове у него была красная фетровая феска с синей кисточкой. Несмотря на жирные пятна, усеявшие галабию, видно было, что у гостя это считается парадным нарядом. И хотя фески, как правило, носили оседлые арабы, по латунному оттенку кожи и запаху пота рав Гиллель, главный раввин Иерусалима, понял, что перед ним бедуин. Бедуинов, да и других арабов, ему приходилось принимать не раз. Жестом он пригласил пришедшего в гостиную, где оба уселись на подушки посреди яркого ковра. Когда принесли кофе, то по бедуинскому обычаю первую чашку – ель-хейф – налил себе и попробовал сам хозяин, чтобы гость чувствовал себя в полной безопасности. Затем гость налил себе вторую чашку – ель-кейф – и немного отпил из нее. После этого гостю была налита третья чашка – ель-дейф, и он спокойно стал из нее пить. Некоторое время кофе поглощалось в молчании, затем была затронута самая неотложная проблема – цены на овец и на оружие. И уж потом, как бы невзначай, бедуин обмолвился, задумчиво глядя сквозь стрельчатое окно на жгуче-синее небо:

– Меня, вообще-то, по воле всемилостивейшего Аллаха попросил побеседовать с вами достопочтенный шейх Шукейри.

У рава Гиллеля сузились зрачки. Махмуд Шукейри был вожаком одной из самых страшных бедуинских банд, именуемой «Джехарт-аль-харабия», терроризировавшей весь Старый город. Едва ли не каждую ночь грабители врывались в еврейские дома, обирая до нитки людей, большинство которых и так жили впроголодь, на халуку – пожертвования, которые присылались из-за границы евреям, переселившимся в Землю Израиля, дабы учить там Тору. Разбойники отбирали у людей последние гроши, скромную утварь, латанную-перелатанную одежду и постельное белье. И даже еду. Порой случались изнасилования и убийства. Все попытки обратиться за помощью к турецкому каймакаму по эффективности могли быть приравнены к стараниям проломить лбом надгробную плиту средней толщины. Сначала чиновник милостиво принимал бакшиш в любой валюте, а затем воздевал к небесам маленькие ручки, украшенные перстнями с бриллиантами и рубинами, и восклицал:

– Аллах свидетель, где мне взять столько полицейских, чтобы можно было патрулировать каждую крышу и каждый закоулок в Старом городе?!

* * *

– Насколько мне известно, вы, руководители еврейской общины, здесь, в Иерусалиме, ожидаете с часу на час прибытия группы переселенцев откуда-то с севера...

– Из Малороссии, – машинально уточнил рав Гиллель.

– Не спорю, – продолжал бедуин. – Но вы их ожидаете из Яффо, куда они прибыли из страны, название которой я не в силах выговорить. А между тем, путь от Яффо до Иерусалима неблизкий и полон сложностей и опасностей.

«Куда этот гой клонит?» – в ужасе подумал рав Гиллель, вглядываясь в лицо бедуина, которое уже прорезали первые морщины.

Бедуин кивнул, словно в ответ мыслям еврея, и продолжил:

– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, все, слава Аллаху, закончилось хорошо. Бесстрашный Махмуд Шукейри, да пребудет с ним любовь Аллаха, поспешил навстречу дорогим гостям, дабы обеспечить их безопасность, и – о радость! – они уже недалеко от Иерусалима!

При этих словах последовал взмах руки, словно он давал сигнал прибывшим из далекого Егупца странникам торжественно вплыть в гостиную. Но никто не вплыл.

– О, они в надежном месте! – успокоил бедуин. – В надежном и безопасном. К сожалению, знаете ли... путевые расходы... опять же питание, ночлег...

– Сколько? – хриплым голосом спросил рав Гиллель.

– Гм... Если за каждую семью по двести пятьдесят английских фунтов, а за одиночек по сто... Вам, как я понимаю, богатые евреи со всего света деньги именно через Англию пересылают.

– Девять семей и пятнадцать одиночек – обреченно произнес рав Гиллель, вспомнив, как сам давал распоряжение найти всем вновь прибывающим временное пристанище в убогих гостиничках Старого города.

– Семнадцать, – уточнил гость.

– Но позвольте, – развел руками рав Гиллель, – должно было приехать пятнадцать ешиботников.

– И два турка-охранника. Они, кстати, очень мужественно обороняли своих подопечных – ни одного выстрела не сделали.

– А себе вы их оставить не хотите? – попытался улыбнуться рав Гиллель.

– Как можно? – возмутился бедуин. – Держать людей в заложниках?! Да мы их тотчас же отпустим! И они со спокойной душой явятся к каймакаму и скажут, что евреи отказались их выкупать. Представляете, что начнется?!

«Он не бедуин, – вдруг подумал рав Гиллель. – Его речь слишком культурна для речи бедуина. Но запах... Оседлые арабы все-таки чаще моются. Интересно, сколько дней он мучился, обходя баню стороной, чтобы сыграть эту роль».

– Итак...

– Итак, – подхватил гость, – четыре тысячи двести английских фунтов.

– Понятно, – сказал задумчиво рав Гиллель. – А через минуту после того, как вы исчезнете с деньгами, появятся наши странники, и выяснится, что никто их и не думал похищать, а просто вы их опередили...