Четыре крыла Земли

Расстояние между ним и странной процессией уже сократилось настолько, что можно было разглядеть ружейные дула, которые оба еврея направляли на Шукейри.

Гм... Неплохо придумано! В случае малейшего подвоха, малейшего даже шевеления со стороны араба, оба стреляют одновременно, и хотя бы один да попадет.

Тьфу! Плохо придумано! Дурацкий план! Вздумай сейчас Шукейри попросту вывалиться из седла и, перевернувшись в воздухе, встать на ноги – а для бедуина это проще простого – и получится, что один из конвоиров уже из игры выбывает – между ним и Шукейри тупо стоит верблюд; а успеет ли другой среагировать, большой вопрос. Привычный к схваткам бедуин с карабином в руках увернется от вражеской пули и сам всадит пулю в неуклюжего еврея быстрее, чем произнесет имя Аллаха. Но ведь проклятый Гиллель с сообщниками это прекрасно понимают. В чем в чем, а в хитрости их племени не откажешь. Значит, они что-то замыслили. А этот конвой – для отвода глаз.

Харбони почувствовал, как по спине бежит неприятный холодок. От евреев можно всего ожидать. Но почему шейх Шукейри дает себя обмануть?

Не высовываясь из-за валуна, Харбони протиснулся в узенькую щель между скалами и, пачкая и разрывая галабию, подполз к Сариа. Тот покосился на него огромным темным глазом и фыркнул, обнажая зубы.

– Тсс-с-с... – пробормотал Харбони почему-то шепотом, хотя, начни он сейчас кричать во всю мочь, все равно бы с дороги его не услышали.

Из полотняного мешочка, притороченного к седлу, он вытащил сокровище, которое, сам не зная зачем, всегда носил с собой, и вот пожалуйста – пригодилось. Этот бинокль он купил в Иерусалиме на рынке, где можно было купить все, что угодно. Бинокль был новенький, французский, обтянут кожей, окуляры управлялись при помощи деревянного ролика, на ободках виднелась надпись CHEVALIER OPTICIEN * PARIS *.

Харбони не стал возвращаться на прежнее место, а полез по скале, пользуясь тем, что с дороги увидеть его было невозможно. Карабин болтался на плече, приклад неприятно хлопал по бедру. Вот сейчас он поставит ногу на уступ, и увидит с гораздо более высоко и удобно расположенной точки, что там интересного внизу творится.

А творилось вот что – меж валунов, напоминающих пенистые валы, по склонам долины, похожим на каменные волны, параллельно дороге двигались большие точки. Это были люди. Много людей. Десятки людей. Передние уже вырастали в большие пятна. Точно хвосты у буквы «та» в арабском алфавите или у запятой в латинском, возле некоторых из этих пятен топорщились ружейные дула.

Харбони все понял. Хотя лица Шукейри еще нельзя было рассмотреть, Харбони не сомневался, что оно перекошено ужасом. Еще бы. Ведь не только два ствола в руках конвоиров были направлены на него. Мало того, что он вел вооруженный отряд евреев туда, где бедуины прятали заложников; он сам по сути был заложником.

Первая мысль была – двумя выстрелами снять конвоиров и – и что? Шукейри пустит вскачь верблюда... и верблюда этого тут же снимут выстрелами из-за вон того валуна. Или из-за вон того. Или вон из-за той акации. Похоже, положение знаменитого шейха безнадежно. На что он сам-то надеется? На еврейское милосердие? Должно быть, получил торжественное слово раввина, что пощадят его, вот и держится за это слово, как ибис за ветку во время урагана. А ему, Харбони, что делать? В первую голову чего не делать – не быть замеченным. А дальше? А дальше – он не то чтобы что-то стал планировать, а прямо-таки воочию увидел, что произойдет в ближайшие минуты и часы. Он увидел себя, ставящего левую ногу вот на этот плоский камушек, что лежит на гладком уступе примерно в полушаге. А правую вон в ту выемку в каменном срезе горы. И вот уже, ухватившись цепкими пальцами за край скалы, он протискивается за большой валун так, что его не видно с дороги. А вот он, пробежав по сухим кочкам, прыгает на дрожащего от нетерпения гнедого Сариа, косящего острым оком, и, полуразвернувшись, слегка хлопает его ладонью по крупу. В следующим кадре Харбони увидел, как Сария, осторожно ступая по горной тропе, медленно спускается с утеса и выходит на дорогу, делающую здесь петлю. Пока евреи взбираются, пыхтя, на кручу – причем все, кроме Шукейри и раввинов, шагают не по камням, хорошо утоптанным и измельченным десятками тысяч колес, а по мелкой осыпи, которая под ногами все время ползет вниз и утягивает тебя вслед за собой – он тем временем мчится, припав к гнедой гриве Сариа, летит, тараня прозрачный воздух иудейских гор своим вычеканенным в утренних лучах орлиным профилем. Понемногу исчезают каменные глыбы и откосы цвета высохшей травы, на смену им приходят склоны, поросшие лесами.

Вот он влетает в знакомое ущелье. Бородатые темнолицые бедуины, не выпуская из рук карабинов, со всех сторон сбегаются к нему.

«Братья! – кричит он. – Все пропало! Евреи захватили нашего шейха. Они ведут его сюда! Их много и они вооружены до зубов! Скорее, братья, нам надо уходить! Но прежде отомстим этим негодяям! Смерть евреям!»