Четыре крыла Земли

– А что тут объяснять? – он резким движением поднял голову, и белый шрам, словно кинжал, сверкнул в полумраке моего кабинета. – Из-за меня вы трех детей из школы выгнали! Да, конечно, они ведь трудные! А мы привыкли только с легкими справляться! А кто легкий?! Кто легкий, я спрашиваю! Вы?! Я?! Каждый человек трудный – на то он и человек! А вы из-за каких-то вонючих сигарет, из-за водки, будь она неладна, детишек на улицу выбрасываете! И во всем этом виноват – я!

Я без слов набрал телефон Иегуды и попросил сообщить мне домашний телефон Алекса и его старшего брата. После чего объявил Кальману, что он может позвонить братьям и предложить им вернуться в школу при условии, что лично будет отвечать за их поведение, о чем и обязан им поведать.

Кальман стал радостно названивать. О чем они говорили, не знаю – русский я еще не выучил. Но в школу никто не вернулся. И вообще, никакой революции, по крайней мере, на тот момент, в душах не произошло. С Андрюшенькой, например, разобрались обычными для наших воспитанников методами – его подстерегли ночью на улице в Натании и полоснули бритвой по губам. Зато на Ту бишват{Еврейский праздник – «Новый год деревьев».} Кальман получил посылку – несколько аккуратно упакованных бутылок коньяка. Коньяк был очень дорогой, французский и абсолютно некошерный. Благодарные чада забыли, что Кальман Липовецкий – религиозный еврей.

* * *

Шоссе шло по хребту. Внизу наперекрест вилось другое шоссе. Размеченное пунктиром горящих фонарей, оно сверху напоминало дорогу из желтого кирпича в «Волшебнике Изумрудного города». Въехав в арабскую деревню, Вика инстинктивно напряглась, даже голову чуть-чуть втянула в плечи, словно в случае чего это могло помочь. Но все было тихо. Мирные сыны Ишмаэля тихо почивали, обнимая своих жен – одну, двух, трех, у кого сколько. Улицы застыли, лишь лунные лучи играли на сеточных ограждениях вокруг домов. Вика быстро пересекла деревню в узком месте и, лишь поднявшись на очередной хребет, увидела, насколько та велика. Сверху она казалась гигантской светящейся амебой, внутри которой улицы перепутались горящими голубыми волокнами. Все это напоминало детскую головоломку «найди в лабиринте правильный путь». А она, Вика, нашла?

Из-за поворота выплыла гора белых – или кажущихся такими в лунном свете – камней. Они напомнили Вике груду черепов с картины Верещагина «Апофеоз войны». Затем промелькнула следующая деревушка, вся в кипарисах. А вот и поворот на Шавей-Шомрон. Откуда-то отсюда должна начаться дорога на Канфей-Шомрон. Ее Канфей-Шомрон. Вика резко надавила на тормоза и, одновременно чиркнувшинами по асфальту и «барабаном» – по кремню зажигалки, встала в «карман», расположенный прямо напротив поворота. Это любопытно. Значит, Канфей-Шомрон, в котором она никогда не была, это уже ее Канфей-Шомрон? Похоже, она действительно становится Эваном.

И тут Вике по-серьезному стало страшно. Она поняла, что не знает, жив Эван или нет. То есть чувствует, что он жив, но поскольку она сама его продолжение, это может означать лишь то, что он продолжает жить в ней. А где-то, быть может, в нескольких сотнях метрах отсюда, настоящий Эван лежит...

Вика вышвырнула недокуренную и до половины сигарету в открытое окно, закусила губу и со всей силы нажала на газ. Проехав не больше километра, она, почти не сбавляя скорости, крутанула руль влево и выехала на дорогу, которая должна была привести в любимый Канфей-Шомрон, к любимому Эвану!

Вскоре луну скрыла густая черная туча, и глазам пришлось привыкать к темноте. Дорога пошла вдоль ограды поселения, увенчанной колючей проволокой. Затем – снова вверх. Шеренга кипарисов сообщила Вике о приближении арабской деревни. И действительно, вскоре появились ее огоньки, голубыми бусинами рассыпанные по черному склону.

Итак, теперь она Эван. Она смотрит в ту же сторону, что и он – так пристально смотрит, что его самого не видит. Но это значит, что она теперь окончательно стала еврейкой.

* * *

Был Ту бишват, только не тот, когда Кальман получил коньяк в подарок, а следующий, 5759 года. Мы сажали деревья. С какой бы радостью я возился где-нибудь на краю поселения, опуская в ямки саженец за саженцем, наслаждаясь трудом, наслаждаясь неповторимым ощущением соучастия в сотворении маленькой зеленой жизни. Но, увы – раввин есть раввин. Надо поработать и с теми вместе, и с теми, и с теми. Конечно, прекрасно, что наше поселение так разрослось. Но если в каждом квартале ты должен посадить по деревцу, к концу одуреваешь. А еще ешива и «Зот Арцейну», школа для «русских»!

Как генерал объезжает свои войска, я обходил квартал за кварталом. Вот на этот склон я когда-то вышел, чтобы попрощаться с Горой, а она мне сказала: «Не уезжай!»