Четыре крыла Земли

Он обвел мутным взглядом сумрачное помещение, куда его, избив, вбросили, должно быть, чтобы допросить, а затем пристрелить, и вновь закрыл глаза. Увидеть бы сейчас восход в Самарии! Но вместо этого в темноте вдруг вспыхнуло солнце, похожее на огонь, вырывающийся из доменной печи, его широкие лучи начали, словно прожектора, обшаривать облака, под заголубевшим небом черными пирамидами выросли очертания дюн, пальмы растопырили огромные листья, закачались лодочки, армейские катера и одинокая яхта с мачтой, похожей на старую телеантенну. А внизу распростерлась вязкая гладь залива, послушно отражающая весь фейерверк красок в расцветшем небе. Да, он вспомнил, когда и где это видел. Летом, когда стало известно, что Северную Самарию выселять будут во вторую очередь, а в первую – Гуш-Катиф, он рванул туда, чтобы помочь тем, кто попытается сорвать эту операцию, издевательски названную «Помощь братьям». Дороги уже были заблокированы войсками, «оранжевые»{Национально настроенная молодежь.} изыскивали разные изощренные способы проникновения в «запретную зону». Превалировали ночные проползания под колючей проволокой с последующими путешествиями в обход патрулей через окрестные деревни с риском быть убитым встречными арабами. Эвану повезло. Его попутчик договорился с одним из жителей Гуш-Катифа, тот выехал к пограничному блокпосту Кисуфим, свистнул, Эван с попутчиком прямо на глазах у растерявшихся полицейских впрыгнули в машину, которая дала задний ход и так неслась до ближайшего поселения.

Эван обосновался в поселении, расположенном недалеко от моря. За неделю до него туда прибыл Арье Бронштейн. Кисуфим еще охранялся солдатами. Те в географии не сильно разбирались, поэтому, когда на вопрос «где живешь», Арье честно сказал: «В Элон-Море», они, будучи уверены, что это где-то в Гуш-Катифе, спокойно сказали: «Проезжай!» С полицейскими такие фокусы уже не проходили.

Обитал Арье в палатке, куда и пригласил Эвана. Кроме него в палатке проживало еще человек двести – все студенты ешив и молодые поселенцы. Ткань, натянутая в качестве потолка, была черная, но практически прозрачная – шагая по палатке, человек мог отчетливо видеть свою тень, скользящую по пятисантиметровому слою мельчайшего песка, по сути, просто пыли, которой здесь покрыта земля. Ребята подстилали под спальные мешки куски картона, но это помогало не больше, чем кариатиды при землетрясении. Днем жара достигала сорока градусов на улице и тридцати девяти в палатке. В море купаться было невозможно – берег отгораживала колючая проволока: там начиналась военная зона. В домах у местных жителей парни толпиться не хотели, чтобы не превращать хозяевам в ад последние дни под родной крышей. В душевые – кабинки с трубками, из которых текла холодная вода – стояли многочасовые очереди.

Но стоило Арье появиться возле душевой, как его заставляли пройти первым. Никакие уверения, что он может постоять как все или пройти пусть не сороковым, но хотя бы двадцатым – не действовали! «Ло{(ивр.) Нет!}, абеле!»

Эван, не размыкая век, улыбнулся. Как нежно звучит это произведенное от «ав», «отец», слово – абеле! Как, наверно, приятно было Арье слышать его каждый день от этих кудрявых парней в выгоревших ковбойках, в застиранных штанах, снизу доверху усеянных карманами, в вязаных ермолках, куполом покрывающих всю голову.

«Я здесь неделю, – бормотал потрясенный Арье, – и у меня уже крыша едет от жары и неудобств, а они месяц – и ничего. И главное – ни малейшей ссоры, да что там ссоры, хотя бы раздражения по отношению друг к другу! Ни одного «вас здесь не стояло!»

Последние слова Арье произнес по-русски, затем перевел на иврит, и, наконец, чтобы совсем уж ясно было, – на английский, но Эван все равно ничего не понял.

«И главное, обрати внимание, – захлебывался Арье, – с какой любовью они друг на друга смотрят!»

Эвана и самого поразил один эпизод в ночь перед штурмом поселения, когда все они, опасаясь, что войска вломятся раньше срока и застанут их врасплох, рассредоточились по разным строениям. Они с Арье оказались в большом помещении, где кроме них находилось еще человек двадцать. Эван расстелил спальник, а Арье начал надувать свой матрац. Поскольку «оранжевые» собирались оказывать решительное, хотя и ненасильственное, сопротивление, была велика вероятность, что в результате они окажутся в одном конце страны, а вещи – в другом. Все стали писать типексом{Белая паста для замазывания ошибок, соответств. русск. «штрих», «корректор».} свои координаты на рюкзаках. Поскольку пузырек был один на всех, право откупорить его предоставили, разумеется, Арье. Затем пузырьком воспользовался сидящий рядом с Арье Эван. И когда пятый или шестой ешивник, тряся пейсами, аккуратно выводил на своем рюкзаке белые каракули, Арье неосторожно потянулся и произнес: «Спатеньки хочется!» Тотчас, несмотря на его же протесты, свет был погашен, и далее работа велась при марсианском свечении мобильников.