Через какое-то время Рав Цфания отступился, но за дело взялся рав Левенштейн, и Давид вошел с ним в контакт. В отличие от рава Цфании рав Левенштейн не разводил турусы на колесах, а, прихватив с собой Давида и еще парочку авантюристов, отправился в Хеврон подыскивать жилье. И подыскал. Прямо на въезде в город они увидели трехэтажную гостиницу, очень красивую снаружи и, как вскоре выяснилось, очень убогую внутри. Гостиница эта была построена прямо перед Шестидневной войной для гостей из Аммана, столицы Иордании. В свете новой реальности вышеуказанные гости могли теперь прибывать в Хеврон разве что парашютами, но почему-то владелец гостиницы не очень на это надеялся. Зато к появлению на его пороге сионистских агрессоров он отнесся, как правоверный мусульманин к приходу Махди, то бишь Мессии, и немедленно начал их уговаривать, чтоб не сказать «умолять», поселиться у него на все лето. В результате договор был составлен следующим образом: евреи арендуют гостиницу на период Песаха с опцией продления на год.
Пикантность ситуации состояла в том, что гостеприимный хозяин принадлежал к семье Кавасми, известной кузнице террористов, и сам был активистом запрещенной в те времена Организации Освобождения Палестины. Но, как говорится, война войной, а коммерция коммерцией. За два дня до Песаха в «Парк», так именовался сей гранд-отель, чей разряд рав Левенштейн и Давид единодушно оценили в минус три звездочки, вселились четыре женатых пары, в том числе рав Левенштейн и Давид с женами, а также двадцать холостых парней, включая Хаима с Натаном, и еще две девушки. Вселились так, как селятся не на время, а навсегда, так, будто никакого другого жилья кроме этих заклопевших номеров у них нет. Привезли с собой все, вплоть до газовых плит и холодильников. Впрочем, когда мы только что и Хаима, и Натана скопом зачислили в холостые, то сильно погрешили против истины. То есть Натан-то действительно был холост, а вот Хаим был уже помолвлен, и не просто помолвлен. Хоть и говорят, что еврейские юноши до брака лишь like своих невест, love они их начинают только после свадьбы, тут был явно особый случай. Хаим с Биной были явными башертами. Но загвоздка все равно возникла.
Во-первых, Хаим жил теперь уже не на два (Кфар-Эцион и Хеврон), а на три дома. Третьим был красивый особняк Бининых родителей в Хайфе на горе Кармель с верандой на море. Туда он отправлялся, когда его особо сильно тянуло к Бине. Он приматывался среди ночи, до утра они с Биной торчали на веранде, при этом умудряясь часами молча смотреть друг на друга. Затем наступало утреннее кофепитие с Биниными родителями, после чего те приступали к делам, а Хаим шел в отведенную ему комнату и заваливался спать. Проснувшись, он ощущал знакомый зуд, подобный тому, что пригнал его в Хайфу к Бине, только теперь он влек будущего вождя поселенцев в Кфар-Эцион или в Хеврон. Наскоро перекусив и попрощавшись, Хаим вновь срывался в путь.
Но проблема была даже не в этой беспорядочности существования. Дело в том, что родители Бины, теоретически признавая основы учения рава Кука и – так и быть! – соглашаясь с необходимостью осваивать новые земли, никак не могли взять в толк, почему этим должен заниматься именно их зять. Будь они знакомы с творчеством Викиного кумира Владимира Высоцкого, вероятно, ухватились бы за фразу «Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово!» К сожалению, подобное мироощущение разделяла и сама Бина. В той реальной системе ценностей, на которой она выросла, фантазиям ее суженого просто не находилось места. К чести всей хайфской семьи надо сказать, что это никак не влияло ни на отношение к Хаиму, ни на перспективу хупы, просто и родители, и дочка надеялись, что парнишка перебесится. Но когда, уже после свадьбы, состоявшейся в Иерусалиме, Хаим предложил молодой жене переехать в Хеврон, она вздохнула и начала собираться.
Министр труда Игаль Алон (впоследствии он стал министром иностранных дел) очень им помогал. А вот одноглазый министр обороны ужасно осерчал, что его не поставили в известность о готовящемся нашествии евреев на Хеврон. Но и он мешать не стал. На Седер – первый пасхальный вечер – приехала масса гостей. О том, что впервые с двадцать девятого года евреи празднуют Песах в Хевроне, газеты писали, захлебываясь – одни от восторга, другие от почти нескрываемой злобы.
Седер кончился, и наступил холь а моэд, праздничная неделя Пейсаха.
В эту неделю приехали продемонстрировать поддержку Игаль Алон и лидер оппозиционной правой партии Херут Менахем Бегин. Нанес визит и мэр Хеврона Аль-Джабри, участник погрома двадцать девятого года и вожак банд, пытавшихся в мае сорок восьмого расправиться с гуш-эционскими пленниками, которых везли через Хеврон. Год назад, когда наши войска вошли в Хеврон, он вывел на улицу людей с белыми флагами, сам вышел с флагом и объявил:
– Просим милосердия!
С арабской точки зрения, устроить в Хевроне арабам то, что они устроили евреям, было вполне легитимно.
Теперь же, обнимая дорогих гостей одного за другим, он говорил: