Четыре Любови (сборник)

…Кроме Армена в состав группы молодых кинематографистов попал оператор Сергей Баранов, красиво снявший короткометражку «Там, где земля переходит в небо», и совсем молодой режиссер Сашка Ким, очень удачно стартовавший с игровой двухчастевкой по рассказу Брэдбери.

– Все правильно, – издевались сокурсники над счастливчиком Кимом. – Американец своих берет, кто по Брэдбери снимает…

– Ну, так и вы снимали бы… – обижался Сашка.

– Нам нельзя, – отвечали они. – Мы, в отличие от некоторых, патриоты Шосткинского комбината…

– Ну а Айтаняна тогда почему взяли? – не унимался ущемленный Ким. – У него-то вообще фильм местечковый, с петухами да калачами.

– Вот именно, что местечковый, – не сдавались сокурсники. – У продюсера, знаешь, фамилия как? На «ман». И зовут – Давид…

– Да он же черный, – искренне удивлялся Ким. – При чем тут это?

– Неважно, – ржали они, – у них там все схвачено…

А самый остроумный добавил:

– И вообще – что чернокожие, что черножопые – все они… Друзья и братья навек…

Он тут же осекся, вспомнив о Кимовой узкоглазости, но было поздно… Ким сам продолжил его вывод:

– А я, стало быть, косоглазый… Двоюродный брат черножопокожих. Навек…

– Да брось ты, Сань… – примирительно сказал один из них. – Он сам скрытый полужидок! – И указал на остроумного студента…

Кроме везучей троицы летел и «опекун», проректор Высших курсов Мыриков. Это было категорическое условие Госкино, вплоть до отказа от программы стажировки вообще. Мотивы при этом не излагались. «Согласно действующему положению» – фигурировало во всех документах. Дэвид плюнул и согласился.

«Черт с ним, – подумал он, – пусть летит. Я его туристическим классом отправлю, персонально…»

С Арменом Дэвид задружился насмерть, с первого дня, как только познакомился. А произнесенный кавказцем тост: «Я пью за твой гроб, который будет сделан из столетнего дуба, который мы посадим через сто лет…» – добил его окончательно.

– Я не знаю, где ты нашел этого художника, – объяснял он ему потом, имея в виду Гения, – но вы с ним молодцы. Даже меня, циника из Голливуда, на корпус прошибло… В первом классе полетишь…

Перед отлетом, уже в Шереметьево-2, Дэвид, прощаясь, один на один, уже без переводчика, вручил Армену визитную карточку и подмигнул:

– Все есть можно платит. Без денги. Будет ферст класс, дринк, еда лубой и… – он снова подмигнул, – хост, ай мин, стуардесс, сем сот бакс, я тоже платит… – он весело засмеялся, – программ баджет фаундэйшн – олл инклудед, все вклучено. Сии ю, ин октиабре, бай-бай, ну-у?..

Они обнялись, и Дэвид скрылся в таможенной зоне.

«Вай ме-е-е! – только сейчас он врубился в последние слова Дэвида. – Прямо в самолете… Кто бы мог подумать… А как же сказать-то?» Он почесал затылок и сказал сам себе с грустной обреченностью:

– Надо было язык учить тогда, а не джинсой фарцевать…