Четыре месяца темноты

В битве всякий выбирал своё оружие. Одни быстро сдавались и брали больничный, чтобы перевести дух, другие ухитрялись отправлять вместо себя коллег, желательно кого-нибудь помоложе и посильнее, третьи поддавались и жили, придавленные тяжёлым хвостом чудища, лишаясь радости давать ученикам знания, опалённые изнутри, с изуродованными скачущими мыслями, разрушившие собственные семьи и обезумевшие от страха, что их окончательно растопчут.

Озеров, не имевший обыкновения сваливать свою работу на других, выбрал в оружие упорство. Он усердно трудился, но чудовище побеждало. Как головы лернейской гидры выраставшие во множестве на месте одной отрубленной, множились и его заботы. Стоило только опустить руки – и вокруг распространялось её ядовитое дыхание. И не рубить было нельзя, но оттого, что рубишь, становилось только хуже. Нужно было найти, непременно найти новое оружие…

Наталья Несмехова, например, которая совсем недавно перевелась в их школу, ловко орудовала щитом своего опыта. Та монотонная работа, которая высасывала из Кирилла все силы, казалось, давалась ей легко, и она успевала даже следить за тем, как идёт дело у коллег, и немедленно сообщать администрации о нарушениях (намекая, например, на то, что она уходит с работы позже некоторых и не может выполнять свои обязанности на сто процентов, пока мешкают остальные).

К этой рутинной работе добавлялись совсем неожиданные краски, которые, однако, совсем не радовали взор: каждый день в школе был непредсказуем, и прежде всего оттого, что можно было чего угодно ожидать от детей, пресытившихся четырьмя стенами, занятиями и друг другом.

К середине года в школе всё чаще происходили мелкие беспорядки, которые едва не заканчивались крупными трагедиями.

Каждый необдуманный поступок ребёнка мог иметь грандиозные последствия, которые прежде всего касались учителей, собиравшихся, чтобы разрешить трудные ситуации и помочь родителям. Но родители или высокомерно отказывались видеть проблемы, или вообще не приходили на совместные встречи.

Так было и сегодня. По окончании уроков первый малый педсовет был созван в кабинете директора по поводу странного случая с Геной Курдюковым, прозванным среди школьников Чекой, и Максимом Урбанским, учеником из класса Озерова.

Гена должен был принести деньги на экскурсию и с утра забыл их отдать классному руководителю. Он положил довольно крупную сумму в пенал и случайно оставил его на парте. На следующем уроке на его место сел Урбанский, после чего пенал был разрисован ручкой, а деньги исчезли.

Мать Гены Курдюкова обвиняла Максима в краже, но он признавал только тот факт, что изрисовал чужой пенал. Его родителей на собрании не было. Озерову пришлось признаться, что они вообще никогда не появлялись в школе.

С третьего раза удалось дозвониться матери Урбанского, и она сказала, что сын никогда её не обманывает, а денег ему дают достаточно.

Оставался ещё вариант, что Чека сам взял деньги. Но мальчик такую версию твёрдо отрицал. Свидетелей не было. Учительница, которая в тот день занималась в классе, не пришла из-за простуды.

До шести вечера восемь взрослых спорили и пытались найти решение проблемы. Семеро из них были учителями, которые сегодня провели по шесть уроков, проверили кучу тетрадей и теперь сидели с зелёными от усталости лицами, мечтая только о том, чтобы скорее прийти домой и упасть на кровать.

Никто из взрослых и помыслить не мог, что Гена Курдюков, вполне довольный, сидит в школьном коридоре и играет в смартфон, а Максим Урбанский рассекает по двору на мопеде.

Дети загребают лопатками песок и, не оглядываясь, кидают через плечо, а взрослые, наполовину закопанные в землю, пытаются выбраться из стремительно растущей кучи.

«Так было всегда, и так будет… – думал Озеров, устало потирая глаза. – Было время, когда мы закапывали наших родителей и учителей, а теперь пришёл наш черёд».

С большим трудом договорились, что родители Урбанского возместят лишь порчу пенала. Кто взял деньги – так и осталось тайной.

На следующий день учителей снова задержали после занятий. Их собрали по поводу проделок Осокина. Это был далеко не первый педагогический совет, собранный из-за него. Наиболее опытные учителя готовили многочисленные характеристики и записки, касающиеся его поведения и успеваемости.

Отец Артёма, небритый, громкий, способный попрощаться с какой-нибудь учительницей матом, вопреки ожиданиям тех, кто уже имел неприятный опыт знакомства с ним, был на этот раз хмур и молчалив. Нынче даже он ничего не мог противопоставить педагогическому совету: не мог утверждать, что против его ребёнка сплотились, что ему создали дурную репутацию. Фактов, свидетельствующих о прогулах, порче имущества, издевательствах над одноклассниками и одноклассницами, над учителями, собралось так много, что всякая разумная мера была превышена.

Анна Богачёва была права – ничто не останавливало маленького «демона». Эту яму он вырыл себе сам.