Четыре пера (ЛП)

— Я рассказал вам всё. Видите, я жду трех случайных возможностей, и не все они могут представиться мне в Египте. Они могут вообще не представиться, и тогда я не вернусь. Или, может, мне придется ждать много лет. Поэтому я хотел, чтобы один человек знал всю правду на случай, если я не вернусь. Если вы когда-нибудь будете уверены, что я не вернусь, расскажите моему отцу.

— Я понимаю, — сказал Сатч.

— Но не рассказывайте ему всего — я имею в виду последнюю часть, об Этни и моем главном мотиве, не думаю, что он сможет понять. Во всех иных случаях храните молчание. Обещайте мне!

Лейтенант Сатч обещал, но с отсутствующим видом, и Фивершем принялся настаивать.

— Вы не скажете ни слова никому, будь то мужчина или женщина, как бы на вас не давили, за исключением моего отца и при обстоятельствах, которые я описал.

Лейтенант Сатч пообещал еще раз без малейших колебаний. Настойчивость Гарри была совершенно естественной, поскольку любое раскрытие его цели могло иметь вид глупого бахвальства, и Сатч не видел причин отказывать. Он дал обещание и связал себе руки. Мысли его были заняты ограничением, которое Гарри установил для генерала Фивершема. Даже если он умрет, не выполнив свою миссию, Сатч должен скрыть от отца лучшее, что было в сыне, по его собственной просьбе.

И самое грустное, думал Сатч, что сын прав. Отец не сможет понять. Лейтенант Сатч вернулся к истокам этой печальной истории: ранняя смерть матери, недостаток понимания у отца, и его собственное молчание в Крымскую ночь в Брод-плейс.

— Если бы только я заговорил, — печально сказал он, бросил остаток сигары в кофейную чашку и, вставая, потянулся за шляпой. — В жизни много необратимого, Гарри, — сказал Сатч, — но нельзя знать заранее, пока не попробуешь. Всегда стоит пробовать.

Следующим вечером Фивершем отправился в Кале. Ночь была такая же ненастная, как та, в которую Англию покидал Дюрранс, и Гарри тоже провожал друг: последнее, что он увидел, когда почтовый пароход отошел от причала, было лицо лейтенанта Сатча в свете газового фонаря. Лейтенант стоял там до тех пор, пока судно не скрылось в темноте и шум его лопастей стих.

Потом он захромал к себе в отель, с сожалением осознавая, что стареет. Он давно не испытывал сожаления по этому поводу, и чувство казалось ему весьма странным. Со времен Крыма он числился в списке отставников, как однажды сказал генералу Фивершему, и ждал старости, как доброго друга. Однако сегодня он молился, чтобы дожить до дня, когда сможет поприветствовать вернувшегося сына Мюриэль Грэм, восстановившего свою честь и искупившего вину.

Глава седьмая

Последняя разведка

— Никого, — сказал Дюрранс и закрепил ремешками полевой бинокль в кожаном чехле на боку.

— Никого, сэр, — согласился капитан Мазер.

— Выдвигаемся.

Разведчики отправились вперед, солдаты снова построились, замыкали процессию две семифунтовых горных пушки. Отряд Верблюжьего корпуса под командованием Дюрранса начал спуск с мрачного хребта Кхор-Гвоб в тридцати пяти милях к юго-западу от Суакина на плато Синкат. Это была последняя разведка боем перед уходом из восточного Судана.

Все утро верблюды неспешно взбирались по расщелине между красными отвесными скалами, а когда скалы отступили, началась каменная пустыня среди полуразрушенных красных гор. Монотонный пейзаж лишь изредка нарушали клочок травы или ободранная ветка мимозы. После этого скучного путешествия зеленые кусты Синката в долине внизу казались прекрасным парком, и солдаты сидели в седлах с куда большей живостью, чем обычно.

Они пересекали плато по диагонали по направлению к горам Эрковита: молчаливая группа на еще более тихой равнине. Было одиннадцать часов, и солнце поднялось в центр бесцветного безоблачного неба, тени верблюдов на песке стали короче, а сам песок блестел белым, будто на пляжах островов Силли. В то утро ветерок не шептал в густой листве, и тени ложились так четко и неподвижно, будто настоящие ветки разбросало по земле неведомым штормом. Слышалось только бряцание оружия, мягкая поступь верблюжьих ног, да иногда шум крыльев потревоженного кавалькадой голубя.

И все же на плато существовала жизнь, хоть и безмолвная. Время от времени, двигаясь среди зарослей по аккуратным, гладким, будто парковая дорожка, изгибам песка, они видели, как вдалеке срывается с места и убегает в сторону холмов стадо газелей. Казалось, будто бог создал эту землю лишь сегодня.

— Однако здесь проходили караваны на Эрковит и Кхор-Бараку. Тут суаки строили свои летние дома, — сказал вслух Дюрранс, отвечая собственным мыслям.

— И здесь бился и погиб Теуфик со своими четырьмя сотнями солдат, — сказал Мазер, указывая вперед.

Три часа войска шли через плато. Стоял май, и солнце жарило совершенно непереносимо. Они давно утратили живость, сонно покачивались в седлах и молились о приходе вечера и сиянии звезд. Три часа верблюды мерно переступали, кивая в такт головой, и вдруг в сотне ярдов впереди Дюрранс увидел разрушенную стену с бойницами, сквозь которые виднелось небо.

— Форт, — сказал он.