Четыре пера (ЛП)

Капитан Уиллоби попался в ее ловушку столь бесхитростно, что ей захотелось продолжить знакомство. Из него с легкостью можно вытянуть все, что ему известно, в отличие от Этни, частенько оставлявшей миссис Адер с носом. Она посмотрела прямо в глаза миссис Адер и спокойно произнесла:

— Мы с капитаном говорили о мистере Фивершеме. До свидания, — она протянула руку Уиллоби.

Миссис Адер поспешно вмешалась.

— Полковник Дюрранс ушел домой, но вечером придет к нам на ужин. Я пришла сообщить вам и очень рада, что сделала это, потому что могу пригласить вашего друга отобедать с нами.

Капитан Уиллоби, уже перекинувший одну ногу через борт лодки, с живостью вернул ее обратно.

— Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, миссис Адер, — начал было он.

— В самом деле, — продолжила Этни, — но капитан Уиллоби напомнил мне, что его отпуск совсем короток, и мы не вправе его задерживать.

Уиллоби тщетно умолял Этни взглядом. Он всю ночь добирался из Лондона, лишь слегка перекусил утром в Кингсбридже, и мысль об обеде очень его привлекала. Но ее глаза отдали ему молчаливый, но твердый приказ, и он поклонился, с горестным видом забрался в лодку и отчалил.

— Кажется, это несколько жестоко и по отношению ко мне, мисс Юстас.

Этни рассмеялась и вернулась с миссис Адер на террасу. Пару раз она разжимала ладонь и открывала взгляду своей спутницы маленькое белое перо, а потом снова смеялась чистым и довольно громким смехом. Но она никак не объяснила приезд капитана Уиллоби. На месте миссис Адер она бы и не ждала объяснений. Это было ее личное дело, только ее личное.

Глава семнадцатая

Увертюра Мелузины

Со своей стороны миссис Адер ничего не спросила. За её бесстрастной бледной наружностью скрывался коварный ум интриганки, предпочитающей подглядывать в замочную скважину даже когда можно войти прямо в дверь. Сведения, добытые с помощью манипуляций, в её глазах всегда были ценнее полученных в ответ на прямой вопрос. Вообще-то она избегала прямых вопросов из какого-то извращенного принципа и считала, что день прожит не зря, если к ужину удавалось хитростью заставить собеседника выдать ей какие-нибудь пустяковые сведения, которые с легкостью можно было бы получить за завтраком, потрудись она просто спросить.

Поэтому, будучи заинтригованной маленьким белым пером, которому Этни, по всей видимости, придавала так много значения, и, недоумевая, что за добрые вести о Гарри Фивершеме привез капитан Уиллоби, а также понапрасну напрягая ум в попытках разгадать, что же произошло в ту далекую ночь в Рамелтоне, она ничем не выдала своего замешательства, и за обедом занимала гостью разговорами на совершенно посторонние темы. Когда хотела, миссис Адер умела быть приятной собеседницей, но сейчас ее усилия пропали даром.

— Уверена, вы не слышите ни слова из того, что я говорю! — воскликнула она.

Этни рассмеялась и повинилась. Как только обед закончился, она удалилась в свою комнату и провела послеполуденное время в одиночестве. Сидя у окна, она повторяла про себя рассказ Уиллоби, и сердце её трепетало, как от божественной музыки. В сравнении со всей историей её сожаления о том, что Уиллоби не приехал год назад, когда она была свободна, казались мелкими и незначительными. Они не могли перевесить великую радость, которую он привез ей, — вообще-то она совсем позабыла о них.

Ее гордость, так и не оправившаяся после удара, нанесенного ей Гарри Фивершемом, теперь была восстановлена, и восстановлена человеком, нанесшим этот удар. Она просто сияла и была преисполнена благодарности к Фивершему. Она ощущала новый восторг в лучах солнечного света, в быстрой пульсации собственной крови. Этим августовским днем ей вернули молодость.

Этни открыла ящик своего бюро и вынула портрет — единственный подарок Гарри, который она сохранила. Она порадовалась, что оставила его. Это был портрет человека, для нее умершего — она точно это знала, поскольку не допускала и мысли о неверности Дюррансу — но все же друга. Рассматривая его, она чувствовала себя счастливой оттого, что Гарри Фивершему не требовалась ни ее вера в него, ни ее поощрение, чтобы пройти через годы испытаний. Положив портрет обратно в ящик, она заперла вместе с ним и белое перо.

Она вернулась к окну. Слабый ветерок на лужайке заставлял танцевать тени от высоких деревьев, солнечный свет розовел и таял. Но Этни любила родной край, как давно понял Гарри Фивершем, и сейчас всем сердцем туда стремилась. Стоял август. На холмах Донегола уже зацвел первый вереск, и она бы предпочла получить эти приятные новости дома. И это было не пустяковое сожаление. Здесь — чужая земля. Её счастье могли бы разделить лишь бурые горы с гранитными скалами и журчащими ручьями. И горести, и радости влияли на Этни Юстас одинаково — они звали её домой, там ей легче было пережить печали, а счастье стало бы полнее.