Четыре пера (ЛП)

Но всё же она сохранила одну связь с Донеголом — старый колли Дермода стал её неизменным спутником. Ему она доверяла свои мысли, и если порой срывалась на слезы, пес не знал причины. Она начала понимать многое из того, о чем умолчал Уиллоби и о чем никогда не рассказывал Фивершем. К примеру, три года заточения в оживленном городке Суакин, когда войска уходили сражаться и возвращались покрытые пылью и кровью, но с победой. Гарри Фивершему приходилось скрываться при их приближении, иначе кто-нибудь из старых друзей — Дюрранс, Уиллоби или Тренч — мог бы его узнать. Как его охватила паника, когда он впервые увидел темно-бурые стены Бербера, ночь в руинах города, лихорадочные поиски колодца в песчаных дюнах Обака — Этни мысленно рисовала эти картины и спрашивала себя: «А где в то время была я? Что я делала?»

Она сидела, глядя на золотистую дымку, пока свет над спокойными водами заводи на начал гаснуть, а грачи шумно снялись с верхушек деревьев, чтобы подыскать место для ночлега, и тем предупредили ее о наступлении вечера.

Ее воодушевление тем вечером за обеденным столом всех удивило. Миссис Адер не могла не признать, что редко глаза Этни так сияли, а на щеках расцветал румянец. Миссис Адер больше чем когда-либо была уверена, что капитан Уиллоби принес волнующие новости, и мучилась в тщетных попытках догадаться об их содержании. Но несмотря на растерянность, она поддерживала разговор, и обед прошел без обычной неловкости, как обычно бывало после возвращения Дюрранса в Гессенс. Он тоже избавился от напряжения и чувствовал прилив сил под стать Этни, часто смеялся, с его лица исчезло выражение человека, изо всех сил прислушивающегося, чтобы восполнить то, чего не поведают глаза.

— Полагаю, вы поиграете сегодня на скрипке, — сказал он с улыбкой, когда они встали из-за стола.

— Да, — ответила Этни, — с превеликой радостью.

Дюрранс засмеялся и открыл дверь. Скрипка уже два месяца лежала в футляре. Дюрранс считал скрипку своего рода проверкой. Если Этни в ладу с миром, то ее извлекут из футляра и позволят говорить, если же нет, то скрипка по-прежнему будет молчать, чтобы не сказать слишком многое и не открыть старые раны. Этни и сама знала, что скрипка не способна хранить ее тайны. Но эти вечером решила сыграть.

Миссис Адер задержалась, чтобы Этни отошла подальше.

— Вы заметили перемену в ней сегодня? — спросила она.

— Как я мог не заметить, если ждал и отчаянно желал этого?

— Вы так рады этой перемене?

Дюрранс вскинул голову.

— Хотите знать, рад ли я? Она всегда была добра, дружелюбна и неэгоистична. Но сегодня я чувствую нечто больше, чем дружелюбие, и впервые.

На лице миссис Адер промелькнула жалость, и она без единого слова вышла из комнаты. Дюрранс приписал все перемены в Этни себе. Миссис Адер открыла окна гостиной и впустила лунный свет, а потом, увидев, что Этни открывает скрипичный футляр, вышла на террасу. Она не смогла бы спокойно усидеть в присутствии Этни. И потому, когда Дюрранс вошел в гостиную, он обнаружил там только Этни. Она сидела у окна и настраивала скрипку. Дюрранс сел на стул за ее спиной.

— Что вам сыграть? — спросила она.

— Увертюру Мелузины, — ответил он. — Вы играли её в тот первый вечер, когда я приехал в Рамелтон. Я так хорошо это помню. Сыграйте её снова. Я хочу сравнить.

— Я играла ее и после.

— Но мне — никогда.

Они были в комнате одни, окна были открыты, сияла полная луна. Этни пересекла комнату и зажгла лампу. Потом она вернулась на прежнее место, а Дюрранс остался в тени и наклонился вперед, положив руки на колени, прислушиваясь с тем напряжением, которого не показывал весь вечер. Он решил, что сейчас проходит последнее испытание, решающее в его и её жизни. Скрипка Этни скажет, прав он или нет. Поведает ли она о дружбе или о чем-то большем?

Этни играла увертюру и совсем забыла, что Дюрранс сидит за ее спиной. Воздух в саду был по-летнему теплым и душистым, лунный свет превратил заводь в серебряное зеркало, деревья устремлялись к звездам, а музыка плыла по притихшей лужайке. Этни вдруг подумалось, что мелодия пробежит по реке до Солкомба, а оттуда по залитым лунным светом морям, и тихим шепотом фей вольется в уши спящего под яркими южными звездами человека, пока прохладный ночной ветер пустыни овевает его лицо.

«Если бы только он мог услышать! — подумала она. — Если бы только проснулся и понял, что услышал дружеское послание!»

И с этой мыслью она играла так безупречно, как никогда прежде, голос скрипки полнился сочувствием. Фантазии Этни разрастались. Музыка стала воздушным мостом на другой конец мира, и в эти минуты они с Гарри Фивершемом могли встретиться и пожать друг другу руки. Конечно, потом они расстанутся и каждый пойдет своей дорогой. Но эти минуты помогут обоим. Струны разрывали тишину. Этни казалось, что они кричат о гордости, которая охватила ее в тот день. И фантазии превратились в уверенность. Уже не «он мог бы услышать», а «он должен услышать!» И её озарила надежда.

«Если бы он мог ответить!»