Четыре пера (ЛП)

Он отложил оружие, и внезапно его охватило желание не обращать внимания на свою слепоту, притвориться, что это не помеха, притвориться так умело, чтобы не казаться слепым. Желание росло и крепло, как страсть, и унесло его на крыльях из стран тусклых звезд прямо на восток. Его настигли запахи Востока, его гвалт и купола мечетей, горячее солнце, толпы на улицах, и сине-стальное небо над головой. Он вскочил с кресла и беспокойно зашагал по комнате.

Он представил себя в Порт-Саиде, где по водной глади канала растянулись в длинную процессию пароходы. В ушах звучала песня грузивших на судно уголь арабов, и звучала так громко, что он видел, как они снуют в сумраке вверх-вниз по сходням между баржами и пристанью. Бесконечная цепь обнаженных фигур монотонно распевала в огненных красных бликах топки. Дюрранс покинул канал и поплыл мимо красных мысов Синайского полуострова в прохладу Суэцкого залива.

Он петлял по Красному морю. Большая Медведица низко в небе покачивалась над поручнями квартердека, а на юге запылал Южный Крест. Он достиг Торы и Ямбо, увидел, как из моря поднимаются высокие белые дома Джедды, восхитился темными и просоленными резными окнами; прошел через сумрак крытых базаров с радостью истосковавшегося по дому после долгих лет путешествий; а из Джедды переправился через узкие коралловые рифы в окружённый сушей порт Суакина.

К западу от Суакина простиралась пустыня, так много значившая для этого человека, которого она сокрушила и изгнала. Мягкая поступь верблюдов по песку; огромные конусы скал, отвесно и внезапно поднимающиеся из спокойного океана, к которому идешь весь день и не приближаешься ни на йоту; великолепное краткое сияние пламенеющего заката на западе; шорох ветра в коротких сумерках, когда небо на западе становится чистым бледно-зеленым, а на востоке сгущается до темно-синего; водопад блуждающих и летящих к земле звезд, возникающий из ниоткуда. Наследник из других краев мечтал вернуться в свои владения, расхаживая взад-вперед, забыв о своей слепоте, томимый мечтами как в лихорадке, пока неожиданно не услышал свист и суматоху ласточек и дроздов в саду. И он понял, что мир за окном посветлел с рассветом.

Его мечтания прервались от знакомого звука. Нет больше речи ни о каких путешествиях; болезнь стала для него тюрьмой и приковала цепью. Он ощупью пробрался вдоль балюстрады вверх по лестнице до своей постели и заснул, когда взошло солнце.

Но в Донголе, на прекрасном изгибе Нила к югу от Вади-Хальфы, солнце уже пылало, а жители не спали. Сегодня утром для них приготовили развлечение под несколькими пальмами перед домом эмира Вада Эль-Неджуми. Неделю назад недалеко от колодцев Эль-Агиа на великой дороге Арбайн группа арабов захватила в плен белого, ночью доставила, и теперь он ждал своей участи в руках эмира. Новости молниеносно распространились по городу. Толпы мужчин, женщин и детей собрались, чтобы стать свидетелями этого редкого и приятного зрелища. Открытое пространство перед пальмами растянулось до ворот дома эмира; за ним ровные и лишенные растительности песчаные склоны спускались к реке.

Гарри Фивершем стоял под деревьями, его охраняли четыре солдата-ансара [9]. Одежду с него сорвали; на его теле был только дырявый и оборванный джиббе [10], а на голову намотан кусок хлопка, защищающий от солнца. Голые плечи и руки обгорели и покрылись волдырями. Лодыжки были закованы в кандалы, запястья связаны веревкой из пальмового волокна, вокруг шеи сомкнулся железный хомут, к которому прикреплялась цепь, и эту цепь держал один из солдат. Фивершем стоял и улыбался глумящейся над ним толпе и выглядел очень довольным, словно безумец.

Такую роль он себе придумал. Если он справится с ней, если озадачит своих похитителей и они растеряются, начнут сомневаться — то ли он чокнутый, то ли посредник, предлагающий помощь и оружие непокорным племенам Кордофана, тогда есть шанс, что они побоятся избавиться от него сами и отправят в Умдурман. Но придется сильно потрудиться. В доме эмир вместе с советниками обсуждали его судьбу; на берегу реки и в поле его зрения зловеще чернела на фоне желтого песка высокая виселица. Гарри Фивершем радовался цепи на шее и кандалам на ногах. Это помогало не выдать паники, убеждая в ее бесполезности.

Солнце поднималось все выше и выше, тянулись часы ожидания, а из ворот никто не выходил. Это было самое ужасное, что он пережил в своей жизни. Все две недели в Бербере его поддерживала надежда на спасение, и когда фонарь осветил его среди развалин, нужно было реагировать так быстро, что не осталось времени для страха и размышлений. Здесь же наоборот — времени было даже слишком много.