Четыре пера

— Ну почему я промолчал в ту ночь? — бессильно спросил он. — Мните себя трусом и спокойно едете в Суррей, рассказываете эту историю отцу! Даже не в письме! Вы стоите лицом к лицу и рассказываете ему! Гарри, по части храбрости я считаю себя не хуже других, но ни за что в жизни не смог бы поступить так.

— Было... неприятно, — просто сказал Фивершем, и это осталось единственным описанием той беседы с отцом, которым он кого-либо удостоил.

Но лейтенант Сатч знал и отца, и сына. Он мог догадаться, что подразумевалось под этим словом. Гарри Фивершем рассказал о результатах поездки в Суррей.

— Отец продолжит выплачивать мое содержание. Оно мне понадобится, каждый пенни, иначе я бы ничего не принял. Но я не должен приезжать домой. В любом случае, я и так долго не собираюсь возвращаться.

Он вытащил из кармана записную книжку, вынул из нее четыре белых пера и положил перед собой на стол.

— Вы сохранили их? — воскликнул Сатч.

— Вообще-то, я дорожу ими, — тихо сказал Гарри. — Вам это кажется странным, для вас они — символ моего позора. Для меня они значат намного больше. Они — моя возможность смыть его, — он огляделся, отделил три пера, толкнул их немного вперед и наклонился к Сатчу.

— Что если я смогу убедить Тренча, Каслтона и Уиллоби взять их обратно? Я не говорю, что это легко. Я даже не говорю, что это возможно. Но есть шанс, что это будет возможно, и я должен его ждать. Мало кому, ведущему столь активную жизнь, как эти трое, удается не очутиться в какой-то момент в большой опасности. Подготовиться к этому моменту, вот в чем теперь моя задача. Все трое в Египте, и я уезжаю туда завтра.

На лице лейтенанта Сатча появилось выражение огромного и неожиданного облегчения. Возможность, о которой он даже не думал, теперь казалась ему единственной и спасительной. Этот исследователь человеческой природы без раздумий готов был пренебречь осторожностью, благоразумием и обдуманной расчётливостью. Препятствия на пути Гарри Фивершема, возможность, которая может снова исчезнуть в последнюю минуту, малая вероятность того, что Фивершему представятся три таких случая — всё это он упускал из вида. Его глаза уже горели гордостью, и три пера в его глазах уже забирали обратно. Но рассудительность не покинула Гарри Фивершема.

— Здесь имеются и огромные сложности, — сказал он. — Назову лишь одну: я — гражданский, эти трое — военные и окружены военными. Поэтому для гражданского шансов гораздо меньше.

— Но ведь необязательно именно этим троим находиться в опасности, чтобы вы могли убедить их снять обвинения, — возразил Сатч.

— Да, может случиться и по-другому, — согласился Фивершем. — Этот план пришёл мне в голову внезапно, в тот самый момент, когда Этни велела мне забрать перья и добавила к ним четвёртое. Я готов был разорвать их в клочья — и тут ясно увидел эту возможность. Но я обдумывал её все последние недели, пока сидел, слушая горн из казармы. И я уверен — другого пути у меня нет. Но попробовать всё же стоит. Понимаете, если эти трое заберут свои перья, — он глубоко вздохнул и, опустив голову так, что Сатч не мог видеть его лица, тихо добавил: — Ну, может быть, тогда и она заберёт своё.

— Она будет ждать, вы думаете? — спросил Сатч, и Гарри резко поднял голову.

— О нет, — воскликнул он. — Об этом я не думаю. Она даже не подозревает о моих намерениях, и я хочу, чтобы так и оставалось, пока они не исполнятся. Я думал о другом... — и он впервые за вечер заговорил нерешительно. — Мне трудно говорить об этом... Этни кое-что сказала накануне того дня, когда прислали перья. Наверное, я расскажу вам, ведь именно эти слова заставляют меня отправиться в путь. Если бы не они, вряд ли бы я когда-нибудь додумался до такого. В них я обрел стимул и надежду. Вам они могут показаться странными, мистер Сатч, но прошу, поверьте, что для меня они совершенно реальны. Она сказала… Тогда она знала лишь, что мой полк отправляют в Египет, она винила себя в том, что я подал в отставку, в чем не было необходимости, потому что — и вот ее точные слова — потому, что если бы мне было суждено пасть, она чувствовала бы себя очень одинокой до конца жизни, но при этом точно знала, что мы еще встретимся... после.

Всё это Фивершем произнёс, не глядя на собеседника, и затем, по-прежнему отводя взгляд, продолжил:

— Понимаете? У меня есть надежда, что если мою вину можно искупить, — он указал на перья, — мы можем встретиться... после.

Без сомнения, такое предположение странно обсуждать за грязным столиком общественного ресторана, но ни один из них не находил его ни странным, ни даже нереальным. Решая серьёзные проблемы, они достигли точки, когда ничто уже не казалось странным или неуместным.

Гарри Фивершем умолк, и некоторое время лейтенант Сатч не произносил ни слова. Но когда Гарри наконец поднял взгляд и уже готов был услышать насмешку, он увидел, что Сатч протягивает ему руку.

— Когда я вернусь, — сказал Фивершем и поднялся. Он собрал перья и поместил обратно в записную книжку.