Четыре письма о любви

Пока ученики корпели над правилами построения специальных вопросов гаэльского языка, Мьюрис сидел за своим столом, слушал и смотрел. Переливающиеся вуали музыки то возносились к самому потолку, то – тонкие, бледные, почти прозрачные – опускались ниже. Примерно около полудня он поднялся со своего кресла, чтобы пройтись по классу и посмотреть, изменится ли что-нибудь. Дойдя почти до самой двери, Мьюрис обернулся и с изумлением понял, что цвета, которые он видел в воздухе, не только в точности соответствовали краскам на картине Уильяма Кулана, но и как будто исходили от нее. Это открытие так потрясло директора, что у него на мгновение закружилась голова, и он принужден был опереться о парту Нуалы Най Сейли, чтобы не упасть. Несколько раз он моргнул, но, открывая глаза, видел все то же самое. Вдобавок по классу пронеслась какая-то дрожь, словно двигалось что-то такое, что двигаться не должно. В одно мгновение дети вдруг замерли – словно часы остановились – и дружно повернулись к своему учителю, ожидая, что он вот-вот заведет мир заново, ибо то, что они увидели, поразило их настолько, что они разом позабыли про свои ручки и тетради. Вот оно, вот, смотри!.. Их головы повернулись вслед за Мьюрисом, который неверным шагом двигался к выходящему на восток окну – совсем как человек, который потрясен настолько, что не верит собственным глазам. Внезапно со всех сторон поднялось жужжание множества детских голосов, послышался какой-то посторонний шум, а звучащая в воздухе музыка сменила ритм, словно вторя его волнению и растерянности. Она становилась все громче, все неистовее, пока Мьюрис не подошел наконец к окну; там он прижался ладонями и лбом к холодному стеклу, надеясь отыскать во внезапно перевернувшемся мире хоть что-то реальное и прочное, и вдруг увидел там, снаружи, вчерашнего незнакомца и своего собственного сына, которые шли к школе по выложенной плитняком тропе.

8

К тому моменту, когда Никлас и Шон добрались до школы, все дети уже высыпали встречать их на улицу. Мьюрис добрался только до двери; он стоял там, подставив мокрое от испарины лицо холодному ветру, и смотрел, как его ученики мчатся вперед, распугивая криками небольшое стадо ослов, труси́вших за новоприбывшими. Дети во все глаза таращились на ноги Шона, но сам он смотрел только на отца. Двигаясь уверенным, но не быстрым шагом, юноша миновал школьную калитку и остановился, только когда между ними было всего футов пятнадцать – и тотчас бросился вперед, когда Мьюрис Гор бурно разрыдался, исторгая из себя многолетнее горе. Ноги его подкосились, и он осел на землю, продолжая вздрагивать всем телом и издавая хриплые вопли, которые заставили умолкнуть галдящих детей. (Едва услышав эти звуки, вдова Лиатайн, топившая дома печь, тотчас отправилась в прихожую, чтобы надеть башмаки.) Для него это было чересчур, просто чересчур!.. Потрясенный, Мьюрис поднял руку и – впервые за много лет – нащупал теплые пальцы сына.

– Я не понимаю… – пробормотал он и обмяк, сморщился, как старая газета. Спереди на его рубашке проступали серые мокрые пятна.

Никлас и Шон помогли ему встать. Тем временем шум и суматоха привлекли внимание жителей острова, и к тому моменту, когда трое мужчин собрались идти домой к Маргарет, у школы уже собралось несколько старых рыбаков, вдов и детей. Им хотелось получить доказательства свершившегося чуда, и они с жадностью разглядывали не только Шона, но и Никласа, а когда те зашагали по направлению к коттеджу Горов, двинулись следом – глухо шепчущаяся на ходу толпа, в которой, словно искорки света во мраке, то и дело вспыхивали счастливые вопли и взвизгивания оказавшихся на свободе школьников. Вдова Лиатайн вышла им навстречу; при этом она старательно втягивала щеки, словно кто-то невидимый хлестал ее по лицу. Шествие напоминало маленький крестный ход, только без креста – толпа островитян и трое мужчин впереди. Мьюрис шел между сыном и Никласом и не чувствовал под ногами земли; каждый шаг он делал предельно аккуратно и сосредоточенно, словно канатоходец. «Я не должен упасть, – твердил он себе, – ни в коем случае не должен упасть, иначе я проснусь. Я должен дойти хотя бы до дома!» В конце концов он поднял руку и взял Никласа за плечо, ибо боялся взлететь слишком высоко над землей. Его глаза все еще были полны слез, и когда он взглянул на мир вокруг, ему показалось, что он весь сверкает и дрожит, словно отражение на воде.