Четыре сестры-королевы

Маму сегодня привезет дядя Томас, а папа снова заболел, его сердце колотится, как набат при нападениях Тулуза, который возобновил их с удвоенной силой. Маргарита, как ни старалась, не смогла его остановить. Пока не родит королю наследника, у нее нет власти во Франции. Элеонора ничего не может с собой поделать – она трепещет от торжества при виде вытянувшегося от зависти, как у гончей, лица сестры.

– Боишься, что опять явится граф Понтьё со своими претензиями? Теперь он тебе не опасен.

Так почему же ее одолевает дрожь по пути в собор, будто там их поджидает дьявол? Рядом с ней свита – Маргарита, Элеанора де Монфор, Маргарет Бисет и графиня Мод Мортимерская – и эскорт рыцарей, чтобы защитить (или хотя бы попытаться) от напора вилланов и горожан, которые так и норовят разорвать ее на куски. Чья-то женская рука дергает ее за юбку, пытаясь отодрать жемчуг. Другие хватают за волосы и сбивают набекрень корону.

– Рыцари! Вы заснули? – визжит леди Мод, отгоняя обидчиков кулачком.

На самом деле рыцарей слишком мало, чтобы усмирить этих людей. Элеонора еле дышит, а толпа все напирает, пока королева, оставив попытки сохранить достоинство, не убегает, подняв юбки. Боже мой! И это те самые лондонцы, которые всего год назад кричали, требуя головы ее и Генриха за то, что они выдали королевскую сестру замуж за француза? Как непостоянна любовь англичан! В дверях собора епископ Винчестерский ждет, чтобы благословить ее, его улыбка спокойна, словно на ступенях лишь они вдвоем. Он протягивает ей свечу и расстилает пурпурный бархат у ее ног, чтобы она преклонила колени, а потом окропляет ее святой водой и произносит:

– Помните, младенцы суть наследие Божие, и плод лона – Его награда.

Она получила благословение – тут ей не нужно даже слов никакого епископа. Она и так каждый день возносит благодарения за Генриха. Он полностью покорил ее сердце своей добротой и ясным умом – и любовью к ней. Когда первый раз у нее случился выкидыш, он утешал ее, говоря, что у Бога припасена другая душа, еще лучше, ждущая рождения для трона. А также: если она не сможет зачать другого, он все равно не бросит ее.

– Я никогда не оставлю тебя, моя милая, – говорил он, и его слова вспоминаются ей сейчас, когда она вступила в то великолепие, которое он приготовил для ее чествования.

Собор мерцает, как сказочное царство, освещенный столькими свечами, что похоже, будто ночное небо опрокинулось и стряхнуло сюда все звезды. Белый шелк покрывает свод и стены, волшебно светясь огоньками. Хор монахов поет навязчивую мелодию, молодые послушники звонят в колокола. Ладан из Утремера источает свой недешевый дух пряностей и сосны. Женщины сопровождают Элеонору через запруженный народом собор к накрытому материей столу для пожертвований при входе, по мере их движения знать падает на колени. Маргарита жертвует золотую миниатюру Мадонны, остальные заполняют стол такими же изысканными дарами: здесь иллюстрированный Псалтырь, полученный из Нортумбрийского монастыря, детская погремушка, инкрустированная драгоценными камнями, корзина со спелыми фруктами, распространяющая, как бриз, аромат мандаринов. На местах для привилегированной публики они ожидают торжественной мессы. В другом конце залы Генрих с насупленными бровями и бегающими на скулах желваками слушает дядю Томаса. Лицо короля багровеет. Глаз с отвисшим веком дергается. Что такого мог сказать дядя, чтобы так рассердить Генриха? Возможно, король решил, что Фландрия вступит в союз с Францией, а не с Англией. Генрих домогается графства Томаса как отправной точки для вторжения в Нормандию – чего, конечно, никогда не случится, пока бароны не согласятся выделить денег.

После мессы женщины идут через лужайку обратно во дворец, где ожидается пир.

– Король кажется странно недовольным для человека, который только что назначил наследника на свой трон, – замечает леди Мод, изогнув бровь на Элеанору де Монфор, как будто это она тому причиной.

Та забыла о всякой осторожности. Она высматривает в толпе Симона, он должен вот-вот прибыть из Рима – ездил просить папу Григория освободить ее от обета целомудрия и узаконить их брак. Согласился ли папа – никто не знает, так как Симон не посылал вперед себя гонцов.

– Чтобы склонить папу к согласию, нужны деньги, – говорит Элеанора де Монфор. Ее смех звучит невесело. – У нас их не будет, пока Генрих не выдаст мне мое приданое. – Которого, как известно королеве Элеоноре, она ждет уже почти два года, но, стараниями непримиримых баронов, сундуки Генриха так же пусты, как и у Симона.