Четыре сестры-королевы

– Чьей милостью я правлю королевством? Как уже сказала королева, не кто иной, а Бог дал мне эту власть. – Он ударяет себя в грудь. – Я Богом помазанный король, я по своей воле устраиваю браки, какие мне нравятся, а на ваше позволение мне плевать!

С красным лицом, дикими глазами, надувшимися на шее и на лбу жилами Генрих напоминает Элеоноре рычащего зверя. Она бы съежилась от страха, если бы не знала, что под этой яростью кроется доброта и мягкость. Может быть, когда-нибудь он выплеснет эту ярость на нее? Но нет, Генрих на подобное не способен.

Граф Винчестер, похоже, тоже не ожидал такой атаки. Он неуверенно пятится и чуть не падает, споткнувшись.

– Будешь знать, как досаждать королю, – говорит Генрих.

Винчестер смотрит так, как будто готов ударить его ножом в спину.

– Вы, кажется, забыли, мой господин, насколько зависите от поддержки баронов. Молю Бога, чтобы вы скорее обрели разум. Потому что отказом принять наши требования вы подвергаете трон и себя лично большому риску. Я бы на вашем месте приготовился к войне.

* * *

– Ерунда, – говорит Элеонора, когда Роджер де Куинси удаляется.

Наверняка он преувеличивает ярость баронов. В конце концов, Элеанора Монфор – младшая из родственников Генриха, и к тому же женщина; ее дети не будут претендовать на английский трон. Нужно успокоить баронов, говорит она Генриху, и защитить Симона.

– Тебе надо только извиниться, и все разрешится само собой.

Генрих выпячивает нижнюю губу, напоминая Элеоноре сестру Беатрису, когда та не получает того, что хочет.

– Извиняться перед этим сопляком Винчестером в павлиньих перьях? Пусть скажет спасибо, что я не бросил его в Тауэр.

«Кто из них павлин? – хочется спросить Элеоноре. – И кто сопляк?»

– Да, он зануда, – говорит она. – Может быть, ему надо сообщить о положении твоей сестры.

– Поставить под удар честь сестры? Ты удивляешь меня, Элеонора.

Она поднимает брови. Неужели граф Винчестер не сумеет сосчитать до девяти? Когда родится ребенок, все королевство узнает правду.

– Тогда извинение представляется нашим единственным средством. Несколько слов с твоей стороны, несколько всхлипов на груди графа. Не слишком высокая цена за счастье сестры. – «И за дружбу Симона де Монфора», – могла бы добавить она. Учитывая ворчание баронов по поводу «чужаков» и «иностранок», Элеоноре еще может понадобиться поддержка Симона.

Генрих смотрит на нее так, будто она говорит на непонятном языке.

– Король не извиняется перед своими вассалами. Мы должны, Элеонора, олицетворять силу и никогда не показывать слабость. Иначе беда. Узурпаторы всегда наготове, вожделея занять наш трон.

Если годы в Провансе чему-то научили Элеонору, то прежде всего тому, что монаршая власть зиждется не на отрицании трудностей, а на признании их. Но на этот раз она оставляет свое мнение при себе.

* * *

Толпа прибывала с каждым днем. Теперь, почти через неделю после венчания Монфоров, уже тысячи стучат в ворота замка, размахивают факелами, швыряют камни, потрясают кулаками.

– Прогнать иностранцев прочь! – кричат они, забыв, что и их прадеды пришли из Нормандии, Германии, Уэльса. Граф Винчестер, чьи предки были шотландцы, разбил все свои бочки с французским вином, заявив, что к его столу будут подавать только «добрый британский эль». И сразу же список гостей на его пир в честь Св. Дэвида Шотландского сократился до нескольких че-ловек.

– Чертов Симон де Монфор! – выплескивает на Элеонору свой гнев Генрих в ее покоях, когда портные подгоняют на ней новое платье из Парижа. – Черт бы побрал его амбиции! Он всегда хватает то, что выше его. Из любви к Богу я бы отдал ему что угодно, кроме моей сестры.

– Но ты отдал ему сестру. – Элеонора поворачивается и разводит руки. – И не из любви к Богу, а из любви к своей сестре.

– Да, но где любовь к Генриху? Притязания Симона не знают границ. Скоро он потребует мой трон.

– Чепуха. – Она снова поворачивается. – Симон не только твой зять, но еще и француз. А французы, как мы сейчас ясно слышим, непопулярны в Англии.

– Лучше бы они прекратили этот шум. – Генрих топает к окну и захлопывает ставни. – Кричат, требуют голову Симона, а на каком основании? Он ничего не делал без моего согласия.

– Тогда скажи спасибо, что они не требуют твоей головы.

Входит дядя Гийом, только что со свадьбы дяди Томаса. Он готов обнять Элеонору, но мешают булавки на ее талии и боках. Генрих целует его, как давно пропавшего брата, он так рад видеть друга, что не замечает его мрачного настроения.

– Никто не требует вашей головы, Ваша Милость, но скоро может дойти и до этого, – говорит дядя. – Ваш брат пользуется большим влиянием в Англии.

– Ты хочешь сказать, что большим влиянием пользуется его кошелек, – говорит Элеонора.

– Думаете, за всем этим, – король указывает на окно, – стоит Ричард? И по такому пустяковому поводу столько шума?

Дядя скрещивает на груди руки:

– Ходят слухи, что граф Корнуоллский мечтает стать следующим королем.

– Он всегда считал себя более способным к правлению, – замечает Генрих. – И не раз мне об этом го-ворил.

Избавившись от булавок, Элеонора сходит со скамеечки.