В моем желудке шевелится червь, свернувшийся от жидкого супа, которым нас кормили перед наступлением ночи. Если меня сейчас стошнит, что они могут мне сделать? Отрезать мне язык? Ударить по лицу, сломав уже сломанный нос? Ведущий меня человек дергает за веревку, тянет вперед, но я больше не могу сдерживаться. Открываю рот, жду, когда пойдет желчь.
Но желчь не выходит. Вместо этого выходит Линь Дайюй.
Надо сказать, я счастлива ее видеть. Мы так давно не встречались. За время пребывания в моем теле она стала умиротворенной и еще более красивой, чем я помню. Ее кожа и волосы светятся от здоровья и хорошего отдыха. Ее глаза затуманены сном, но все еще прелестны. Она тоже рада меня видеть, но затем ее взгляд переключается на мужчину, держащего веревку.
– Что это? – спрашивает она. Она впервые выглядит испуганной. Она прижимается ко мне, проводя руками вверх и вниз по моим рукам. – Что происходит?
– Ты немного поспала, – удается сказать мне. – Я не хотела тебя будить.
– Но ты должна была, – говорит она. – Ты нарочно этого не сделала.
– Клянусь, что нет, – говорю я ей, хотя уже не так уверенно.
Она оставляет меня, чтобы оглядеть всю нашу группу. Она ныряет вниз, чтобы осмотреть Нама, Лама, Нельсона и даже Чжоу, прежде чем снова возникнуть рядом со мной.
– Что происходит? Что случилось?
– Я расскажу тебе. Это не займет много времени.
– Скажи им, – говорит она. – Раскрой свою истинную личность. Они ни за что не повесят женщину.
– Разве? – спрашиваю я. – Вспомни, что сделали с моей матерью.
– Это другое. Это было еще в Китае. Америка другая. Вот увидишь.
Когда я не отвечаю, она затихает и едет на моей спине, нервная и настороженная. Ее предложение задерживается во мне. Да, сейчас я могу раскрыть свою истинную личность, но что потом? Меня могут отпустить, но не моих друзей. Или они пустят меня по кругу, пока я не превращусь в сосуд для уродливых тварей между их ног. Я достаточно знаю таких мужчин.
Или. Или я промолчу. Отправлюсь туда, куда попадут остальные.
– Пусть это не станет концом нашей истории, – хнычет Линь Дайюй.
– Думаю, наша история давно закончилась, – говорю я ей. Я не пытаюсь ее ранить. Я просто говорю ей правду.
14
Поляна, на которую нас ведут, не так уж отличается от той, на которой мы с Нельсоном лежали в тот день в Пирсе. Солнце уже поднялось высоко, а утро красивое и теплое. Я вспоминаю лето своего детства, когда я гонялась за кроликами в высокой траве, а потом плескалась в океанской воде. Вода всегда оставляла соленый налет, который облеплял руки и ноги. Как бы усердно моя мать меня ни скребла, кажется, соль никогда по-настоящему не смывалась. Возможно, немного ее до сих пор осталось на сгибах моих локтей и коленей. «Будьте со мной осторожны, – хочу я сказать человеку, который притащил меня в конец очереди, где стоят на коленях Нам, Лам, Чжоу и Нельсон. – Я несу в себе океан».
Сперва они берутся за Нама, потому что с ним проще всего. Ослабленное дорогой и вчерашним подвешиванием, его тело беспрекословно гнется, и когда его поднимают на ноги, я вижу, как свободно стала на нем висеть одежда. Между двумя черными соснами они закрепляют шест и накидывают на него веревку с отверстием размером с голову на конце. На этот раз это не игра.
Они накидывают петлю вокруг шеи Нама. Его челюсть больше, чем размер петли, поэтому им приходится тащить ее по его лицу. Пока они это делают, Нам не умолкает, умоляя каждого из них отпустить его.
– Вы взяли не тех китайцев, – продолжает он. – Я знаю, что мы для вас выглядим одинаково, джентльмены, я знаю! Но я не тот китаец. Зачем нам убивать Фостера? Он был для нас просто другом-конкурентом!
Как и раньше, они игнорируют его. Вместо этого Тедди выходит вперед и говорит:
– Тебя привели сюда, чтобы ты ответил за ужасное преступление, которое совершил. Ты был признан виновным судом, что находится перед тобой. Сегодня ты будешь повешен.
– Пожалуйста, – перебивает его Нам, оглядываясь по сторонам. Никто из людей в масках не двигается.
– У тебя будут последние слова? – спрашивает Тедди. Нам открывает рот. Он смотрит на каждого из нас. Когда его глаза встречаются с моими, я знаю, что это последний раз, когда я вижу их открытыми.
– Давайте выпьем, когда встретимся снова.
Чтобы веревка натянулась, потребовалось три человека. Три человека, и веревка начинает скользить по шесту, на котором она покоилась. Три человека, и ноги Нама начинают отрываться от земли. Они дергаются во все стороны. Они как будто танцуют. Я вспоминаю ночь Праздника середины осени, то, как он танцевал под звуки салютов и предлагал свое тело небу. Теперь под ним нет земли, способной его удержать. Три человека, и лицо Нама становится все краснее и краснее. Три человека, и лицо Нама становится тускло-фиолетовым. Последний вздох, затем треск. Три человека, и Лам зарывается лицом в траву. Нам падает.
– Вы ублюдки, – кричит Лам снова и снова. – Что вы наделали?