Четыре сокровища неба

Линь Дайюй была права: когда-то мне было все равно. Это был не мой дом. В огромном мире вещей все, чего я когда-либо хотела, – это вернуться домой к бабушке и снова найти своих родителей.

Эгоистичная. Так меня назвал Нельсон.

Что бы мне сейчас сказали мои родители? Твои намерения и твои действия всегда должны совпадать, Дайюй. Я хочу быть крепкой, сильной и прямой, чтобы линии моего иероглифа были черными, как тушь, а углы были острыми и аккуратными. Я хочу быть кем-то, кем смогу гордиться. Не той, кем правит судьба, а той, кто может быть уверена, что ее жизнь – результат выбора, который она сделала. Вот каким человеком я хочу быть: идеальной линией.

– Я Дайюй, – хочу я кричать на весь мир. – И я дочь двух героев. Последние три года я примеряла на себя образы, как примеряют пальто – Фэн, Пион, Джейкоб Ли, – а сама искала ту, кто была во мне первой, имя, которое дали мне родители.

Ласточка знала. С самого начала знала, кто она, и умела защищать других. Я снова думаю о ее имени, о том, как другие части ее иероглифа находятся выше, чем «огонь», и в третий раз переосмысливаю значение ее имени. Огонь, то, что горит ярче всего, то, что может лишь расти и расти, освещая путь другим, сжигая болезни, превращая тьму в золото. Вот кем была Ласточка.

Я начинаю обводить два символа на своем бедре. Только закончив, я понимаю, что никогда раньше не пыталась писать их вместе.

Дайюй, 黛玉. Дай – это «иссиня-черный», юй – «нефрит». Я уже писала иероглиф «черный» раньше, когда была в заключении в той комнате в Чжифу. В то время я не задумывалась о том, что иероглиф «черный» является частью моего имени тоже. Тот же «рот» и «земля» сверху того же «огня». Тот же «огонь», который прячется в имени Ласточки. Потом «юй». Император с черточкой внутри. Мое имя сделано из огня, земли, императоров. Я драгоценный кусок нефрита, темная полоса величия. Знаки моего имени впиваются мне в бедро. Я спрашиваю себя, смогу ли соответствовать ему. Не имени Линь Дайюй, а своему собственному.

Ответ очень простой.

Часть IV Пирс, Айдахо Осень 1885

1

Когда Нельсон открывает дверь, все, что он может сказать, это: «О».

– Привет, – говорю я. Время раннее, солнце только что появилось над горизонтом. Над нами висит зевота, готовая вот-вот прорваться.

– Ты все еще здесь, – говорит он. В этой фразе содержится вопрос.

– Я могу войти?

После нашего последнего разговора он должен закрыть дверь перед моим носом, оставить меня в коридоре ждать вечно, но он этого не делает, потому что он Нельсон, а Нельсон хороший. Он открывает дверь шире, и я проскальзываю внутрь, отмечая, как близко его грудь от моего плеча. На каждой поверхности аккуратными стопками лежат газеты, книги по юриспруденции толщиной с мое бедро, листы с каракулями Нельсона. Он не отказался от своей миссии подать в суд на Рок-Спрингс.

– Я думал, ты уже уехал, – говорит он. С тупым уколом грусти я представляю Уильяма, сидящего в поезде до Сан-Франциско и свободное место рядом с ним.

– Решил остаться.

– Уильям знает?

– Я написал ему сегодня утром. Но он узнает, когда я не встречусь с ним в Бойсе.

Пламя в камине трепещет и дергается, как хвост тигра. Глаза Нельсона обведены красным. Мне приходит в голову, что он, возможно, не спал несколько дней. Я хочу проникнуть внутрь него и зажечь то, что погасло, снова вдохнуть тепло в его тело. Одного этого огня недостаточно.

– Ты был прав, – хриплю я.

– В чем?

– Я был эгоистом.

– Я не должен был этого говорить, – он отводит взгляд.

– Нет, должен. Ты просто говорил правду. Я и правда был эгоистом.

– А как же твой дом?

– Дом подождет. Я хочу помочь тебе бороться. Ты не сможешь сделать это в одиночку.

Тут он поворачивается ко мне. Я удивлена, увидев печаль на его лице. Но не за себя самого и не за горняков Рок-Спрингса. А за меня и за то, от чего, как он знает, мне пришлось отказаться, чтобы быть здесь сейчас. Я не могу встретиться с ним взглядом, его откровенность делает мое решение остаться еще более окончательным.

– Нам нужен адвокат, – говорит Нельсон, когда этот момент проходит. – Я написал всем, кого смог найти здесь и в Вайоминге. Никто из них не возьмется за наше дело. Оно может умереть, даже не начавшись.

– А как насчет «Шести компаний», – говорю я. – Мы можем написать и попросить их о помощи. Напишем на китайском языке, чтобы они действительно выслушали.

Нельсон со стыдом опускает глаза.

– Я не знаю как, – говорит он.

– Я могу написать, – говорю я, не подумав. Еще одна правда, которую я скрывала годами, открылась за считаные секунды. Но правда меня больше не пугает. – Я красиво пишу, – продолжаю я. – Учился у наставника каллиграфии.

Тогда он смеется.

– Что такое? – говорю я, защищаясь. – Ты мне не веришь?

– Как я могу тебе не верить, – говорит он. – Ты забыл, Джейкоб? Еще до того, как я узнал тебя, я сказал, что у тебя руки художника.