Четыре Ступени (СИ)

Оля не ответила. Она вцепилась в дверной косяк обеими руками. Жадно дышала, широко открывая рот. Точь в точь рыба, выброшенная на берег. Глаза - и те рыбьи, бессмысленные. Я не поверил увиденному. Обычный семейный шантаж. Что ещё? Правда, Оля никогда не опускалась до дешёвых трюков. Но всё когда-нибудь происходит впервые. Костя не видел Олю с её приступом. Он сверлил глазами меня. Ответил вместо неё:

- Ты несправедлив. Она никогда на тебя не жаловалась. Никогда и ни по какому поводу. Не в её натуре. Я сам видел, как вы живёте, как она несчастлива с тобой. А на счёт детей… Так я спросил её однажды. И она ответила, что ты беспокоишься о её сердце, что тебе дома необходима тишина и пока можно подождать с детьми. Куда дальше ждать?! Ей за тридцать. Через пару лет врачи вообще рожать запретят. Зная тебя, Паша, я сразу просёк - это не она, это ты не хочешь детей. Я даже радовался этому факту. Дети привязывают женщину к мужу крепче стального троса.

- Сколько интересного можно невзначай узнать о себе, - прокомментировал я и повернулся к Оле.

- Значит, ты несчастлива со мной?

Но ответа не ждал, страшно стало. Лицо Оли начало отливать в синеву. И губы синели на глазах. Ей явно не хватало воздуха. Время словно замедлило свой бег. Я видел, как она, точно при специальной киносъёмке, рапид, кажется, оторвала руки от косяка, нелепо взмахнула ими и начала падать. Надо было бежать, помочь. Можно было успеть. Но я не смог пошевелить ни руками, ни ногами. Конечности налились свинцовой тяжестью. То же самое, наверное, испытывала жена Лота, когда превращалась в соляной столб. Время всё тянулось, Оля всё падала. Пока не раздался треск сломанного стула. Это Костя, не глядя, отшвырнул его, прыгая к Оле. Дальше я наблюдал происходящее в нормальном режиме.

Костя успел вовремя. Подхватил её у самого пола, она не ударилась. Он на руках потащил её к дивану, ногой расшвыривал целые стулья, стоявшие у него на дороге. При этом так зыркнул на меня, что я покрылся холодным потом. Близко к жене не подпустил. Уложил Олю на диван. Начал трясущимися пальцами расстёгивать ей у горла домашний халатик. Лицо спокойное, сосредоточенное. Да я не обманывался. Две пуговицы он вырвал из халата “с мясом”. Хороший, между прочим, халатик, Оле очень шёл.

- Открой форточку, - командовал Костя. - Двигай в ванную, неси мокрое полотенце. Намочи в холодной воде и отожми посильней.

Когда я принёс полотенце, Костька делал Оле искусственное дыхание. Видели когда-нибудь? Иной раз в фильмах показывают. Не рот в рот, а когда ритмично давят на грудную клетку. Вообще-то, я не знаю, как это правильно называется. Кажется, непрямой массаж сердца. Откуда Вишня это знал и умел, непонятно. То ли он делал, что нужно? Правильно ли делал? Мне и в голову не пришло. Он хоть массаж делал, а я - ничего. Выполнял его команды. Он вновь погнал меня из комнаты.

- Срочно звони в “скорую”. Неси корвалол. Или валокордин, нитроглицерин. Что там у вас есть?! Должно же у Лёки что-то быть! Посмотри в холодильнике, в дверце. Кипячёной воды неси. Ещё кусочек сахара.

Звонок в “скорую” я сделал. Несколько раз набирал номер. Занято и занято. Пошёл искать лекарства. На кухне закурил. Возвращаться в комнату боялся. Слишком страшно. Успокаиваясь, сделал несколько затяжек, позаимствовав сигарету из Костиной пачки, лежавшей на столе.

- Где ты пропал? - крикнул из комнаты Костя. Но я не торопился. Сделал ещё пару затяжек. Пусть он считает, что я лекарства ищу. Потом затушил сигарету. Нашёл в холодильнике нитроглицерин. Действительно, в дверце. Налил в чашку тёплой воды из чайника. Прихватил два куска сахара. Понёс добычу в комнату.

Оля лежала с закрытыми глазами. Нос заострился. На лбу блестели капельки пота. Однако, синюшная бледность сошла. Кожа слегка порозовела. Костя сидел рядом с ней, на полу, и плакал. Прижимал её руку к своему лицу и плакал. Ну, не то чтобы плакал, а так… слышали выражение “скупая мужская слеза”? Ну, вот. У Кости их было целых четыре. Поровну на каждой щеке. Бегут две слезы одна за другой, а человек при этом ни звука не производит. И слёз не вытирает. Потому, что не стесняется их.

Плачущий Вишневецкий - картина невероятная, уже выше моих сил. И это человек, о мужестве которого знакомые сочиняли саги? Несколько минут я ошеломлённо наблюдал уникальное явление. Потом Оля шевельнулась, и я не без злорадства посоветовал:

- Сходи, умойся, истерик.

Он отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, наклонился к Оле. Она открыла глаза, некоторое время удивлённо нас рассматривала. Затем недоумение в её глазах пропало. Видимо, вспомнила происшедшее. Тихо шевельнула губами раз, другой. С усилием произнесла:

- Уезжай, Костенька. Уезжай, милый.

Ха! Он ещё и Костенька, ещё и милый! На меня она и глаз не скосила при этом.

- Но ты же его не любишь!