По Дрону, правда, нельзя было сказать, что он кого-то на данный момент любит. С хоботом ли, без хобота. Он открыл дверь на три бодрые трели звонка и… Светлана попятилась. Появилось желание спрятаться за Лёху с Юлей. Лёха не дал. Подтолкнул в спину. От скворцовского толчка Светлана ненароком ткнулась в Юркину широкую грудь. Глухо пробормотала:
- Здравствуй, Юр.
Смотреть на него уже боялась. Неприветливый, мрачный, с тоскливым взглядом запавших глаз, заросший неопрятной щетиной. Того и гляди, выставит вон. Чужой, никогда таким не был. Не теряющаяся обычно ни при каких обстоятельствах Юля, и та стушевалась. Один Скворцов усиленно старался не замечать состояния Дрона. На враждебное “Чего притащились, пожарная команда?” скороговоркой затрещал о пиве с воблой, о неполноте жизни без друга, о желании посидеть старой компанией, вспомнить светлые студенческие годы. Сам под свою трескотню пропихнул Светлану и Юлю подальше в прихожую, дверь входную закрыл, повлёк Дрона на кухню. Юрка шёл неохотно, слушал неохотно, на девушек не смотрел. Светлану досада взяла. Притащились, а он их знать не хочет. Стоило ради этого полдня собираться, мурлыкая под нос песенки, толкаться в автобусе, потеть и задыхаться в метро? Хочет человек побыть один, потосковать, пусть его. Юля была иного мнения.
- Ты что?! - полушёпотом возмутилась она. - Его спасать надо, а не в одиночестве оставлять! Бросать на произвол!
Бросить Юрку в одиночестве Светлана не могла. Слово “спасать” прозвучало сигналом боевой трубы. Она, встряхнувшись, и отбросив сомнения, пошла за парнями на кухню. Застала там несимпатичную картину. Скворцов выставлял на обеденный столик из объёмистой хозяйственной сумки бутылки с пивом и говорил, говорил, говорил, оправдывался жалко. Дрон, с презрительной усмешкой на лице, слушал в пол-уха, смотрел в окно, никак не реагируя на Лёхины слова и действия. Весь вид его выражал ясную мысль: делайте, что хотите, но без меня.
- Юр! - перебила Лёху Светлана. - Это безобразие! К тебе друзья приехали, а им ни “здравствуйте”, ни помочь пальто снять, ни тапочки выдать. Подозреваю, и мыла, руки помыть, не допросишься.
- Так и сидела бы дома, - брякнул Дрон. - Я тебя не звал.
- Что-о-о-о?!!! - у Светланы от гнева дыхание перехватило. Не узнавая саму себя, она мгновенно очутилась рядом с Дроном, схватила его за плечо.
- Ну-ка, повернись, посмотри мне в глаза, страдалец несчастный, два метра колючей проволоки! Как у тебя язык повернулся мне такое говорить?! Думаешь, у одного тебя в жизни плохо? Да ты просто настоящей беды не видел!
- А ты видела? - продолжая хмуриться, но едва заметно сдавая позиции, бормотнул Дрон.
- Представь себе, видела!
- Интересно, где? Ты-то у нас благополучненькая.
Голос Дрона менялся, появились мягкие нотки. Он, верно, немного струсил, ибо никогда не видел Светлану в гневе.
- Там, где мне помогли со специалистом по травмам позвоночника.
Леха Скворцов застыл у стола с очередной бутылкой в руках. Он хоть имел случай опробовать на себе вспышку возмущения Светланы, да то была всего лишь вспышка возмущения. С настоящим гневом приятельницы и ему сталкиваться пока не доводилось. Поражённый не меньше Дрона, Скворцов боялся шелохнуться. Юля застряла в дверях, ошеломлённая происходящим. А Светлана, видевшая их растерянность, сама не понимающая своего срыва, не могла остановиться. Её несло дальше, дальше. Гнев слепил глаза.
- Я тебя непременно сведу к этим людям, чтоб ты смог посмотреть, где настоящая беда прописалась, и как с ней мужественно борются! А ты… скис! Друзей гонишь! В глаза смотреть не желаешь! Пока ты в больнице лежал, и тебе плохо было, я терпела! Больше терпеть не буду! Смотри, смотри на меня, не отворачивайся, шпиль башенный! Повтори ещё раз, что мне здесь не место! Ну?! Я тогда, клянусь, развернусь, уйду и не возвращусь больше никогда!
- Ну, ты, это… того… Светка… охолонись, - вмешался перепуганный взрывом Скворцов.
Светлана глянула на него и запнулась, моментально забыв те жёсткие слова, которые хотела выкрикнуть. Её трясло. Постепенно приходило осознание смысла только что сказанного Дрону. Она ужаснулась. Себе ужаснулась, своему поведению, заодно и своей жизни. Ехала сюда, согретая тёплыми словами Скворцова, в очередной раз напоролась на жестокость, равнодушие к ней жизни. Почему, почему так недолго длятся моменты счастья? И она, сев на корточки возле стенки, зашлась в слезах, выговаривая сквозь всхлипы:
- Меня, может, вообще, кроме мамы с папой, никто не любит… Я, может… вообще… никому не нужна… Но я же терплю… несу свой крест… И никому не жалуюсь… никого не гоню… Вам точно не жалуюсь… а ты…