Четыре Сына. Рождение легенд

Так уж вышло, но Бирм с самого начала стал любимцем Маркеша Хаштабара. Дамаска он считал чересчур наивным и бездумно прямолинейным. Шаха же наоборот наглым, хитрым, безжалостным и беспринципным. А вот в Бирме визирь видел отражение себя. Его он считал той самой золотой серединой между Белым и скорпусом. Старец полагал, что именно Бирм будет остужать горячие головы своих неуемных друзей, после своей смерти. Вероятно, поэтому самые важные распоряжения он шептал сейчас ему.

Что касается остальных членов керибюсской пятерки, то к Пиксару савит относился равнодушно, считая его человеком ведомым и слабым, но вполне полезным. Он бы не стал его держать у себя и приближать к власти, но Дамаск остро этому воспротивился. Маркеш не пошел ему наперекор, так как основную ставку ставил именно на светловолосого, хоть и отводил львиную долю задач основательному Бирму и деятельному Шаху.

К Гансу же визирь испытывал самые теплые чувства. Несмотря на то, что зеленоглазый мальчик с пяти лет так ни разу и не произнес ни одного слова, Старец его любил. Даже то, что он так и не научился колдовать, хотя Маркеш учил рунам всех трех магов (при этом научился лишь Бирм, как выяснилось, Дамаску стандартная магия была неподвластна, зато так управлять Стихиями как он, не мог никто, даже сам визирь), никак не повлияло на его отношение к немому мальчику. Магии Ганс предпочел изучение фехтовального искусства. Им он владел в совершенстве, хотя никогда в жизни не применял на практике, видя в этом еще одни грани грации и красоты человека. Неизменная спутница Ганса была гитара, с помощью которой он и общался с миром. Начиная с десяти лет, самый младший из Триады (все считали именно зеленоглазого мага третьим, однако его роль полноправно легла на плечи Шаха), сторонился людей и уходил в места, где находился наедине с природой. Там он тихо перебирал струны и записывал пришедшие на ум стихи в небольшую тетрадь, либо зарисовывал в нее то прекрасное, что виделось лишь ему.

В общем, был зеленоглазый маг до чрезвычайности странным. Но все его любили за эту странность. Он был беззлобен и невообразимо красив. Многие девушки Эссора сходили по нему с ума. Их даже не отвращал недуг Ганса, наоборот, он казался им еще привлекательней, романтичней и таинственней. Однако девятнадцатилетний парень ни на кого не обращал внимания, живя в своем мире. Это страшно злило Шаха, который был любителем прекрасной половины человечества, и ему зачастую приходилось прикладывать усилия, чтобы очаровать очередную понравившуюся красавицу. В то время как сопляк-Ганс совершенно не пользовался тем, чем наградил его Оркус.

– Пропустите! Нас ждут! – послышался за дверью голос Пиксара.

Через несколько секунд, он зашел в комнату в сопровождении Ганса.

– Успели? – спросил запыхавшийся Пикс, в первую очередь, посмотрев на кровать.

– Успели, – успокоил Дамаск.

В этот момент, Бирм поднялся с кровати. Пиксар подошел к Старцу. Подержавшись за руку, двадцатидвухлетний юноша поблагодарил визиря за его доброту и все то, чему он научил его. После этого, Пикса сменил Ганс. Он сел на кровать к савиту и начал перебирать струны на своей гитаре. Никто не прерывал грустную мелодию, отражающую душевную трагедию Ганса.

– Ты найдешь дорогу к любому сердцу, мой мальчик, даже к самому черному. За триста восемьдесят шесть лет я никогда не слышал столь чудесной музыки, творимой тобой. А слышал и видел я многое… Сыграй мою любимую, Ганс… Сыграй… Сыграй напоследок…

Визирь закрыл глаза. Ганс начал быстро перебирать струны, но, несмотря на то, что играл быстро, разливающиеся по спальне звуки любимой мелодии Маркеша Хаштабара были грустны, наполненные тоской и печалью.

Дамаск перешел на магическое зрение, внимательно наблюдая за зелено-синей аурой визиря. С каждой сыгранной нотой Ганса, она становилась все бесцветней и бесцветней. Зеленоглазый менестрель еще не доиграл, когда грудь Старца перестала вздыматься, а его сильная аура полностью обесцветилась, превратившись в легкое голубоватое облако.

Маркеш Хаштабар умер. Великий человек. За четырнадцать лет Дамаск так и не смог постичь его тонкий ум и благородство души. Он многое дал ему, многому научил, объяснил, как крепко держать за уздцы власть и при этом быть любимым в народе. Великий Старец! Он все всегда старался делать во благо простых людей. И делал это искренне, от души. Дамаск не питал к визирю особой любви, однако испытывал к нему глубокое уважение. От того сердце его сейчас было наполнено скорбью.

Когда Ганс доиграл свою прекрасную мелодию, все уже поняли, что Старец покинул их. По щекам Бирма катились слезы, оставляя темные сырые дорожки. Глаза Пикса тоже влажно блестели. Даже на лице Шаха лежала печать печали.

Ганс сидел спиной, но Дамаск видел, как он утирал соленые дорожки. Юноша поднялся с кровати и заложил в скрещенные руки Старца невероятной красоты белоснежный цветок, появившийся из ниоткуда.