Четыре танкиста и собака

В двери появился Томаш. Осмотревшись, он аккуратно сложил хлеб, втащил за ворот все еще не пришедшего в себя немца, которого Елень оглушил у калитки, и молча смотрел то на Григория, то на пленных, ожидая, что будет дальше.

Григорий горячо заговорил:

— Они могут посылать нас на смерть, убивать и расстреливать безоружных, а их нельзя. Понимаешь? Нельзя. Им можно…

— Понимаю, — кивнул головой Черешняк. — Елень объяснял. Но посадить в подвал можно.

— Точно, — начал успокаиваться механик. — Здесь неплохие подвалы.

Вдруг дом задрожал и над шлюзом загромыхали раскаты нескольких взрывов; резко захлопнулась дверь.

— Уже минами достают, — обрадовался Саакашвили.

У гладкоствольного орудия радиус действия небольшой, и залп из полковых минометов свидетельствовал о том, что линия фронта находится не далее пяти километров.

— Это гражданин командир и гражданин плютоновый подорвали кухню. — Черешняк вывел его из заблуждения. — Имитируют артиллерийское попадание…

Он черпал чашкой воду из ведра и по очереди поливал то одного, то другого пленного. Они начинали приходить в себя, когда возвратились Елень и Кос.

— Ну вот, все собрались. Гуляш в термосе…

— Подожди, — прервал его Янек. — Сначала надо выставить охрану.

— Я пойду, — добровольно вызвался Томаш.

— Хорошо, — кивнул головой командир и обратился к механику: — Что это ты их на веревке держишь?

Саакашвили удивленно осмотрел веревку и ничего не ответил.

— Чтобы отправить в подвал, — выручил его Черешняк, задерживаясь на лестнице. — Там стены толстые и замки крепкие.

— Вот именно, — подтвердил Григорий и добавил: — Этот за оружием тянулся…

Забыв, что он должен отвести их в подвал, отошел в угол и прилег на канатных катушках, уткнув голову в ладони.

Остальные члены экипажа обменялись взглядами. Томаш вздохнул и отправился на пост. Янек повел пленных в подвал; Елень резал хлеб, мыл миски, приготовляя еду.

— Гжесь, возьми саблю и помоги, — попросил он, держа большую банку консервов в вытянутой руке.

— Нет, — мрачно ответил Саакашвили.

— А шестого не нашел?

— Нет.

— Я допрашивал пленных, — вмешался Кос, вешая ключ на крючок у двери. — Утверждают, что никого здесь больше не было, что их было пятеро.

— Хлеб брали на шестерых — упирался Елень, вскрывая банку штыком.

— Может, собака была? — предположил Янек с грустью.

— Пудель, — неожиданно сказал Саакашвили.

— Почему пудель? — удивился Кос.

— А кроликов, случайно, ты нигде не видал? — полюбопытствовал Густлик.

— На бункере написано «Пудель».

Янек выбежал из сеней, но вскоре вернулся.

— Точно — собака?

— Чепуха. Кто-то намалевал: «Глупый Кугель стреляет в пуделя».

— Что это значит? — заинтересовался грузин.

— Такая присказка: якобы глупая пуля выстрелила в пуделя. Бессмысленная. И с ошибкой, потому что пуля, по-немецки «кугель», женского рода, и должно быть не «глупый», а «глупая»…

Елень поставил миски с гуляшом, разложил намазанный консервами хлеб на столе, принесенном из комнаты, и крикнул:

— Томек, спустись хоть на пол-лестницы, получи свою порцию.

Первые куски разбудили голод. Прошло больше четырнадцати часов после завтрака на правом берегу Одера, а легкий перекус в лесу, как утверждал Елень, только раздразнил аппетит. Ели не спеша, старательно, молча, брали добавки.

Через открытую дверь доносилась канонада приближающегося фронта, был виден шлюз и бункер, погружающийся в темноту, — до захода солнца оставалось не более получаса.

Густлик потянулся, отложил ложку и подошел к крутой лестнице, ведущей на наблюдательную вышку.

— Томек, хочешь добавки? — задирая вверх голову, спросил он.

— Нет.

— Видишь чего-нибудь?

— Ничего.

Елень вернулся к столу.

— Швабам в подвал отнести?

— До утра попостятся, — решил Кос.

— Конечно. А теперь у нас еще есть время. — Елень начал загибать пальцы левой руки: — Обед был…

— Ужин, — поправил Кос.

— Ужин я еще съем, вот отдохну только. Значит, обед был, на голову не капает, наши все ближе…

Когда западный ветер стихал, из-за Одера отчетливо были слышны не только залпы орудий, но и треск стрелкового оружия — словно кто семечки на горячей сковородке поджаривал.

— Только бы не пришли, — вздохнул Кос.

— Не придут. У них эта специальная подрывная команда — святая святых.

— Даже если они и догадаются, то можно защищаться, пока артиллерия или танки стену не развалят.

— А «Рыжего» нет, — произнес Саакашвили.

С минуту все молчали. Янек положил механику руку на плечо и тряхнул его.

— Гжесь, не надо. Выживем — будет другой.

Густлик встал, расправил плечи.

— Пойду выкупаюсь. — Взял с окна большой кусок коричневого мыла и положил в карман. — Когда мы топали через поле — стыдно сказать, куда мне грязь заползла.

— В воду сразу после обеда?

— Не после обеда, а перед ужином. Снимите все грязное, я вам выстираю.

На дне шлюза царил полумрак. Мелкие брызги воды, поднимаемые взмахами рук, серебрились под лучами проникавшего света. Плеск волн, ударявшихся о стены, повторяло глухое эхо.