— Да, — отвечает она тихо. — Но сегодня я буду с тобой. Мне хорошо.
Сгущается мрак. Едва вижу белую линию лба и тёмные глаза — открытые или закрытые — не знаю. Холодные тонкие пальцы чуть касаются моей руки, и она молчит.
Я слышу ровное дыханье, вижу бледные кисти слабых рук и тихо качаюсь в прекрасном тоскующем сне.
Склоняемся нежно и близко. Но где же мы, где мы?
— От твоих губ пахнет листьями, — говорит она, улыбаясь.
— Какими листьями?
— Не знаю. Точно в лесу. Я люблю тебя.
Окна открыты. Синие глаза фонарей острыми точками вспыхнули во тьме.
Исчез из глаз знакомый каменный рисунок. В его узоре, спутанном ночью, — какие-то арки, мосты и аллеи. Их не было днём. Всё другое, всё не похоже на правду.
— А завтра тебя не будет.
Она прикладывает пальцы к моим губам капризно-детским движеньем и говорит:
— Зачем ты о завтра? Неужели ушла всеблагая лёгкость и радость, улыбка в любви и страданьях? Я не люблю тяжёлого, надрывного, я знаю только ясную радость сближений — светлые сны моей души.
Покорно целую похолодевшие пальцы. Да, это сказка о мёртвой невесте.
Должно быть, поздно. Весь дом затих и не грохочут пролётки.
А может быть, умер весь мир? Может быть, мертвы мы оба и где-то в глухой изначальной тьме доживаем последние трепеты земных волнующих чувств?
Её голова у меня на коленях. Руки спокойно лежат на груди.
— Ты хочешь спать? — спрашиваю я и сам удивляюсь вопросу — спать в эту ночь!
— Да, — отвечает она, улыбаясь, как сонный ребёнок. Снимает платье и стоит в белой рубашке, тонкая, невинная, с печальным лицом.
— До тебя меня не ласкал никто, — говорит она серьёзно. — Тебя это радует или печалит?
Ложимся близко. Нежные руки обвили мне шею душным кольцом. Останься так — шепчет она, засыпая. — Засни около меня. Мы близки давно, точно с детства я знала тебя.
Я засыпаю и просыпаюсь. У меня на плече её волосы и близко ровное дыханье.
Иногда мне казалось, что я уже умер — так далека была жизнь, так немо и холодно тело.
Проснулся я первый на рассвете. Кто-то злой уколол меня в грудь заострённой и тонкой иглой. Я открыл глаза и понял — навсегда. Наклоняюсь над ней, целую бледный лоб и спутанные кудри, узкие кисти рук, сложенные на груди, целую с благодарностью и изумленьем.
Она открывает глаза. Утро уже бросило в них суровые синие тени.
— Не смотри так. Я знаю, не нужно ни слёз, ни тоски.
Потом всё было просто. Она одевалась и казалась маленькой гимназисткой, спешащей на урок. Потом я шёл за ней по лестнице и нёс чёрный кожаный сак.
Помню блестящие медные гвоздики — по три у каждого ремешка. Помню пустую утреннюю улицу и липкий мокрый асфальт. Ехали молча. Седой туман ложился на её щёки, и непроницаемо смотрели её суровые дневные глаза.
На вокзале почему-то пили чай. Рядом за столиком шумели инженеры, а в глаза мне тупо и прямо смотрело белое лицо вокзальных часов.
Только прощаясь, я увидел ещё её улыбку — истомлённый трепет побледневших детских губ. Вот и всё. Когда поезд медленно отходил от платформы, я бросился за её вагоном. Надо было догнать, надо было сказать… Но огромная пустая телега для багажа загородила мне дорогу. Кто-то грубо схватил меня за плечо, и я очнулся.
И всё было грубо и просто в это осеннее утро.
ЛЮБОВЬ
Страницы из записной книжки
Слушайте: единственная связь, которая у меня осталась с вами, — это несколько белых страниц в записной книжке. В них я откликнусь на ваши испуганные голоса последними словами, что произнесу в этом мире.
Сегодня ночью, в огромном спящем городе, среди миллиона людей, вы искали кого-то с моим лицом и моим преступленьем, но уже не меня. Меня нет. У меня другая душа и наверно другое лицо. Хотя знаете, на мне ещё тот же чёрный сюртук и белый галстук, как вы видели в ту ночь. Только, должно быть, это очень смешно и жалко среди деревьев, запушенных снегом, в чистой тишине лесного ноябрьского утра.
Я сижу на земле. Она твёрдая, белая, и мне очень холодно. Но безумное волнение ночи всё ещё жжёт мою кровь и не даёт ей свернуться твёрдыми красными шариками. И пальцы мои двигаются свободнее, чем в ту минуту, когда я почувствовал в них холод чьей-то близкой смерти. Но об этом после. Я хочу быть последовательным от начала до конца.
Вы видели её мёртвую в моей комнате? Наверно, уже светало, а лампа всё горела ненужная и слишком яркая.
Я не затушил её, уходя. Вазу с фруктами на столе — помните? Большие красные яблоки, свежие и весёлые — они мне напоминали забытые и простые вечера детства. Как они были неуместны вблизи её закинутого бледного лица!
Все поразились как громом. Ведь в ту ночь был наш праздник, и многие из вас видели нас вместе — близкими, нежными, как всегда.
И вдруг — смерть, пятна крови на полу, и мы оба чужие вам, с новыми страшными именами.
Но, — уверяю вас, — я и сам не знал, что это случится. Мы ничего не знаем о себе. Ничего!