Четыре тысячи недель. Тайм-менеджмент для смертных

Кафка подпадает под стереотип «страдающего гения», витающего в облаках и далекого от нашей, более обыденной жизни. Но, как отмечает критик Моррис Дикштейн, «его неврозы ничем не отличаются от наших. Они не страннее, а только сильнее, чище… [и] доведены гением до такой степени несчастья, к которой большинство из нас никогда не приближается»{58}. Как и все мы, Кафка восставал против ограничений реальности. Он был нерешителен в любви и во многих других вещах, потому что страстно желал жить несколькими жизнями одновременно. Он хотел быть уважаемым гражданином и поэтому не бросал работы страховым агентом. Он желал близких супружеских отношений, которые дала бы ему женитьба на Бауэр, но при этом без компромиссов стремился посвятить себя писательству. В письмах к Бауэр он не единожды говорит об этом так, будто в нем борются два человека: один влюблен в нее, а второй настолько поглощен литературой, что даже «смерть ближайшего друга показалась бы лишь небольшой помехой» его работе.

Мучительность этой ситуации доведена до предела, но в основе ее лежит то же напряжение, что испытывает любой человек, разрывающийся между работой и семьей, повседневностью и творческим призванием, родным городком и крупным мегаполисом или переживающий любой другой конфликт. И Кафка отреагировал точно так же, как большинство из нас, – попыткой избежать проблемы. Ограничив отношения с Бауэр письмами, он, с одной стороны, цеплялся за возможность совместной жизни, а с другой – оберегал свой трудоголизм, который неминуемо вступил бы в конфликт с реальной семейной жизнью. Эта попытка увернуться от последствий конечности не всегда выражается в страхе принятия долгосрочных решений, как у Кафки. Некоторые формально вступают в отношения, но внутренне уклоняются от налагаемой ими ответственности. Другие многие годы живут в несчастливом браке, который на самом деле стоило бы расторгнуть, но они этого не делают, якобы оставляя за собой выбор: с одной стороны, отношения еще могут расцвести и стать долгими и счастливыми; с другой – всегда можно воспользоваться своей свободой и разорвать их в будущем. Но суть одна и та же: избегание. В какой-то момент Бауэр в отчаянии посоветовала жениху постараться «больше жить в реальном мире». Но именно этого Кафка и не хотел.

За 20 лет до того, как Франц познакомился с Фелицией, и за тысячу километров от Праги, в Париже, французский философ Анри Бергсон пытался решить ту же проблему, от которой страдал Кафка, в книге «Время и свобода воли». Мы всегда предпочитаем воздерживаться от решения, а не посвящать себя единственному пути, писал Бергсон{59}, потому что «будущее, которым мы распоряжаемся по своей воле, предстает одновременно во множестве форм, одинаково заманчивых и одинаково возможных». Иными словами, мне легко рисовать себе в воображении жизнь, в которой я достигаю головокружительного профессионального успеха, играю роль прекрасного родителя и супруга и при этом всей душой отдаюсь тренировкам по марафонскому бегу, долгим сеансам медитации или волонтерской общественной деятельности. Потому что только в воображении все эти аспекты жизни могут разворачиваться одновременно и гладко. Но как только я пробую жить такой жизнью, мне приходится идти на уступки – отдавать каким-то ее сторонам меньше времени, чем хочется, чтобы оставить простор для других. И в результате признать, что делать все идеально не удается. И моя реальная жизнь неизбежно окажется разочарованием по сравнению с фантазией. «Идея будущего, чреватого бесконечными возможностями, богаче самого будущего, – писал Бергсон. – Вот почему в надежде больше прелести, чем в обладании, во сне – чем в реальности». Повторю: мысль, которая на первый взгляд кажется удручающей, на самом деле освобождает. Поскольку в реальном мире любой выбор образа жизни подразумевает потерю бесконечных альтернативных образов жизни, у нас нет причин откладывать или отвергать серьезные решения о выборе, питая беспокойную надежду, что потерь можно будет как-то избежать. Потеря – это данность. Поезд ушел – и слава Богу.

Вы неизбежно остепенитесь

И поэтому вот один из моих немногочисленных советов по поводу романтических отношений; делюсь им с уверенностью, хотя на самом деле он применим и к любой другой области жизни. Речь о боязни остепениться – общераспространенном в наши дни страхе, что вы навсегда свяжете жизнь с партнером, который не дотягивает до вашего идеала или недостоин вашей потрясающей личности. (Есть и профессиональный вариант того же страха: оставаться на работе, которая позволяет оплачивать счета, вместо того чтобы целиком посвятить себя своей страсти.) Тысячи журнальных статей и вдохновляющих мемов в Instagram несут нам якобы мудрую мысль, что остепеняться нельзя, это преступление. Но это ложная мудрость. Вам непременно следует остепениться.