Четыре угла

Савелий Оснач уже час задумчиво стоял возле палаты одного больного. Разговор между врачом и «клиентом» не ладился, последний всё время молчал и плакал. Оснач же всё время хмурился и тяжело вздыхал.

– Здравствуйте, Савелий Оснач! – раздался с другого конца коридора голос Германа Рица.

Оснач повернулся на него и, молча, качнул головой в ответ. Добежав до главврача, юноша остановился и посмотрел на пациента.

– Что с ним? – поинтересовался Риц.

– Хм… Герман, я хотел спросить это у вас, потому что я в недоумении. Посмотрите, пожалуйста, в ваших руках результаты прошлых осмотров и встреч с данным пациентом. Попытайтесь сделать вывод и, хотя бы приблизительно, установить диагноз. Если у вас получится, то я дам больше свободы в лечении пациентов, сможете вырабатывать собственные тактики.

Герман изучил документы, пересмотрел их еще пару раз, а потом решил попытаться поговорить с мужчиной, который не переставал сторониться и рыдать с тех пор, как сюда попал.

– Доброе утро, – обратился к пациенту Риц, – меня зовут Герман Риц, я один из ваших лечащих врачей. Стена не так приятна в роли собеседника. Холодная и неотзывчивая, она не сможет вам посочувствовать. В моих же возможностях есть не только сочувствие, но и знания, благодаря которым я мог бы вам чем-либо даже незначительным помочь. Вам остается только сказать мне, что заставляет вас пускать слезы и молчать?

Но пациент так и не ответил. Мужчина лет тридцати пяти, среднего телосложения, с коротко постриженными темными волосами продолжал сидеть, уткнувшись лицом в стену, и тихо плакать.

Как бы Герман не пытался идти на контакт, мужчина не отвечал и не поддавался. Он будто отстранился от мира, отрекся от людей и их слов, перестал существовать. Пациент был подавлен и разочарован.

– Герман, – заговорил Оснач, – вы можете сказать, что за болезнь данном случае охватила разум и тело пациента? Подумайте хорошо, очень хорошо.

Юноша постоял, опять посмотрел на пациента за решеткой и ответил:

– Я не знаю. Я не могу сказать. Он не выглядит психически больным.

– Мой мальчик, и мы не знаем, что с ним. Но как врач с опытом, могу сказать, что он явно болен, болен чем-то разъедающим и тяжелым, чем-то, что затягивает и взамен на боль дает лишь редкие моменты спокойствия.

Савелий Оснач и Герман Риц задумчиво пожали плечами, разочаровавшись в самих себе, и ушли с этажа под звуки едва слышимого рыдания.

Когда главврач ушел домой после рабочего дня, Герман, не в состоянии смириться с утренней неудачей, поднялся к пациенту на третий этаж. В это время к пациенту пришло трое членов его семьи: две дамы, одна из которых была старшего возраста, а другая юного и один высокий пожилой мужчина с седыми усами. Они стояли возле комнаты больного и оживленно ему твердили, перебивая друг друга: «Пойдем!», «Хватит!», «Дома лучше», «Прекращай эти глупости». Две дамы говорили наклонившись вперед и активно размахивая руками. Мужчина же стоял сзади них прямо, но вытянув шею. Обе его руки были сложены на трость.

Спрятавшись за «комнатой» другого больного, Герман слушал разговоры издалека, иногда посматривая на пациента, который развернулся лицом к кричащим на него родным. Он покачивал грустно головой, соглашался со всем и ни с кем не спорил. Когда настала секундная тишина, мужчина в палате встал с кровати, подошел к, скорее всего, отцу с матерью и сестре, и попросил их уйти без него в этот раз.

«Когда ты образумишься?» закричала пожилая женщина.

«Так ты точно ничего не исправишь!» возмущалась девушка.

«Глупо, глупо» проговаривал под усы пожилой мужчина с тростью.

Споры продлились еще недлительное время, а затем наступила полная тишина – родственники пациента ушли.

Риц посмотрел вперед, прислушался, еще раз посмотрел, понял, что никого, кроме пациента не осталось, и направился к нему:

– Знаете, что мне кажется странным? – разгорячившись, еще издали закричал врач. – То, что ваши родственники вас убеждают вернуться домой. – У Рица дернулась левая бровь. – Как уже было сказано мной днем, я не считаю вас больным, у вас нет признаков именно психического заболевания. Ваше состояние больше напоминает простую человеческую тоску или грусть. Казалось бы, «а почему не депрессия?». Но нет, и ее у вас нет. Может, скажете уже, хотя бы мне, что тут происходит?

Пациент, успевший сесть уже лицом к стене, развернулся посмотреть на юнца, назначенного ему в качестве врача:

– Герман, значит… Имя мама подбирала? – спокойно и даже нежно проговорил мужчина.

– Да, у нас в семье все имена мама подбирала, а отец просто доверял ее выбору. – Удивляясь происходящему, ответил Риц.

– Оно сразу и заметно. Отцы обычно выбирают что-то твердое по звучанию или грозное. Меня потому и назвали Дарвиком – в честь двух людей, нашедших силы и поддержку друг друга в жестоком обществе. – Пациент посмотрел в пол, а потом снова на врача разумными глазами здорового человека, страдающего душевно, но не болеющего душой.

– Мне стало больше о вас известно, но этого до сих пор мало, чтобы стало ясно, что вы тут делаете?

– А разве не ясно? Лечусь… – саркастично ответил Дарвик.