Читаем Четыре урока у Ленина полностью

Если Владимир Ильич не мог, борясь за точность формулировок, пощадить даже Плеханова, можно представить себе, как не щадил его алмазный резец многословия и пустословия вокруг важнейших вопросов теории. Казалось бы, борьба с какими-то миллиметрами. Но проводится водораздел между теми, кого поздней размежует съезд на большевиков и меньшевиков. "От упрочения того или другого "оттенка" может зависеть будущее русской социал-демократии на много и много лет", - писал Ленин в "Что делать?" еще до переезда в Лондон*. Тот или иной "оттенок" мог просочиться в программу в одном-единственном слове, как это было, например, со словечком "выкуп" в споре, возвращать ли крестьянам "отрезки" с выкупом или без выкупа. В ранней моей юности, еще подростком, мне довелось в дачном вагончике швейцарской железной дороги услышать этот яростный спор между соседями двумя русскими эмигрантами, и долго потом допытываться, что же это такое таинственные "отрезки"... Ленин всей силой логики обрушился на слово "выкуп" в "Поправке к аграрной части программы" в апреле 1902 года. Он считал, что допущение этого слова д е г р а д и р у е т революционное значение возврата отрезков крестьянам до простой либеральной реформы. Он назвал выкуп равнозначным слову "покупка", а значит, носящим "специфический привкус пошло-благонамеренной и буржуазной меры". Он прибег к слову "пакость": "Ухватившись за д о п у щ е н и е нами выкупа, не невозможно испакостить всю суть нашего требования (а пакостников для этой операции найдется более чем довольно)"*. Вчитайтесь: одно только "допущение" (а не прямой закон о выкупе), в результате которого одна только "не невозможная" (вместо "возможная" или "неизбежная") порча программы - иначе сказать, одна лишь щель для п р о с к а л ь з ы в а н и я "о т т е н к а" в программу - может повлиять на всю дальнейшую судьбу русской социал-демократии!

_______________

* Т а м ж е, с. 24.

* Т а м ж е, с. 239 - 240. (Подчеркнуто Лениным. - М. Ш.).

Я привожу все эти примеры, потому что за "словесной" борьбой стояла жизненно важная ленинская борьба, - как говорится, не на жизнь, а на смерть - за бытие социализма на Руси. Весь лондонский период жизни Ленина прошел в этой борьбе. Но, кроме леса "уклонов", среди которого приходилось ему прорубать дорогу, стеной наступали на Ильича личные на него нападки. Человека, вошедшего в нашу эпоху безмерно деликатным и скромным, чутким и добрым, простым и равным - и любимым за это как никто другой на земле, этого человека в чем только не обвиняли! В антидемократизме, догматизме, насилии над чужим мнением, желании диктаторства, зажиме критики, "литературщине"* и даже horribile dictu* - в создании культа своей персоны! Но на личные нападки Ильич отвечал почти равнодушно и даже с иронией. Когда кто-то спросил у него, что представляет собой группа "Борьба", он ответил репликой в "Искре", что это бывшие сотрудники "Зари", несколько статей которых редакция отклонила. Тогда они выступили в печати, "жалуясь на наш "недемократизм" и ратуя даже... против Personencultus! Как опытный человек, вы уже из одного этого, бесподобного и несравненного, словечка поймете, в чем тут суть"*, - пишет Ильич и отсылает своего корреспондента посмотреть относительно "демократизма" в "Что делать?". Кстати сказать, "Personencultus"* - словечко немецкое. Переведя его у нас как "культ личности", мы лишили это слово его более узкого и мелкого смысла. В точности оно означает "персональный культ". Это далеко не совпадает со словом "личность", имеющим в нашем понимании более положительный и глубокий смысл, чем "персона", которая может и не быть личностью, а претендовать на культ по своему служебному положению. Применение этого немецкого словечка к Ленину было не только оскорбительно - оно было смешно по своей нелепости. Вот почему Ленин иронически назвал его "бесподобным и несравненным". Но личные нападки не могли все же, вплетаясь в идейную борьбу, не запутывать этой борьбы, не изводить и не мучить его. "Нервы у Владимира Ильича так разгулялись, что он заболел тяжелой нервной болезнью - "священный огонь", которая заключается в том, что воспаляются кончики грудных и спинных нервов"*, писала в конце лондонского периода Надежда Константиновна.

_______________

* До этого додумался Л. Надеждин в брошюре "Канун революции" (у Ленина упомянуто в т. 6, с. 154. - М. Ш.).

* Страшно сказать (лат.).

* Л е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 359.

* "Личность" в русском понимании этого слова больше соответствует немецкому "Personlichkeit", а не "Person", означающей "особу", "персону".

* Воспоминания о Левине, с. 66.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное