Четыре урока у Ленина

Эти музеи "Объединения Италии" находятся почти в каждом крупном итальянском городе, потому что каждый внес свою долю борьбы в это историческое событие, один меньше, другой больше, а Генуя - как чуть ли не главная арена борьбы, - разумеется, большую, если не самую большую. Но когда мы вошли в музей, там было пусто и темно. Одинокий служитель продал билеты, и он же пошел с нами, последовательно зажигая и туша свет по мере нашего продвижения.

Из мрака оживали великолепные портреты Мадзини, Гарибальди, Гофредо Мамели, рукописи стихов Мамели, его маска, гравюры, газеты, автограф сицилийской прокламации Гарибальди, письмо Мадзини к графу Кавуру, написанное мелким выразительным почерком "человека букв" и оратора, с эмоционально взвивающимися концами слов. Вся история объединения прошла перед нами в боях, зажигаясь и потухая, - переговоры, переписка, воззвания... Но перед одним документом я остановилась. Вынув свой блокнотик, я старательно переписала этот документ для читателя. Он был составлен на немецком языке ненавистным для итальянцев австрийцем директором полиции, носившим такое же имя, как у Мадзини, только на немецкий лад, - Иозеф. А фамилия его была, как это ни горько, - чешская Ванечек. В то время, когда сами чехи вели борьбу против австрийского ига...

Но, может быть, я несправедлива к этому Ванечку. Дело в том, что, работая в архивах, я просто не могла не чувствовать всякий раз горячей благодарности полицейским, жандармским и прочим "охранным" писакам: не будь их канцелярской работы, множество ценнейших материалов пропало бы для писателя-историка. И австрийский чех-полицейский заслужил, мне кажется, сугубую благодарность. Ни один художник не смог бы оставить Италии такого портрета Мадзини, какой вышел из-под его пера. Если б Горький прочитал его "приказ", он, наверное, так же тщательно и с тем же чувством переписал бы его, как я.

Австрийская полиция разыскивала опасного генуэзского адвоката-революционера, еще в 1831 году основавшего революционный союз "Молодая Италия", - и верный слуга австрийской империи, губернский советник и директор полиции в Инсбруке, Иозеф Ванечек, издает в 1852 году подробное описание внешности Мадзини для задержания его на любой границе, ареста и доставки под строгой охраной. Вот опознавательные знаки Мадзини в этом документе:

"Возраст: около 55 лет; волосы - густые, седеющие; лоб:

высокий и выдающийся, исключительно прекрасный (ausgezeichnet

schon); брови черные, глаза - темно-карие, с мечтательным

выражением; нос прямой, рот маленький, улыбающийся; борода

серая с узкими, но длинными усами; подбородок острый, лицо

продолговатое, цвет лица желто-коричневый, болезненный. У него

глубоко сидящие глаза, его походка легка, хотя чуть

сутуловата, руки и ноги пропорционально небольшие. Чаще всего

одет он в черное. Он говорит слегка аффектированно тосканским

диалектом, голос у него слабый, и курит он легкие сигары"*.

_______________

* Genova Mazziniana e Garibaldiana. 1849 - 1860. Saga Genova, 1960, 33.

Может быть, этот портрет, показавший Мадзини, как живого; а может, и пример Горького-очеркиста, описывавшего при своих поездках по Италии главным образом современных ему итальянцев - рабочих-мостовщиков, забастовщиков, прохожих, бродячих музыкантов, рыбаков, - нас тоже потянуло на живых генуэзцев. И, словно отвечая на душевную тягу, в гостинице нас ожидало письмо. Были мы от хождения по городу нестерпимо утомлены, ноги ныли, хотелось надеть ночные туфли и засесть пить чай в номере с запасенными вкусными пиццами (разогретыми лепешками-бутербродами). Но письмо было пригласительное, очень заманчивое:

"Se Loro desiderano incontrare un gruppo di

intellettualli di sinistra... guesta sera alle ore 22 fino

alle 23,30 si sara una tavola rotonda al Carabaga Club

d'Arte..."

(Если хотите встретиться с группой левых

интеллектуалов... этим вечером с десяти до одиннадцати

тридцати будет круглый стол в художественном клубе

"Карабага".)

И откуда только взялась у нас сила - снова отправиться поздно вечером в темную и неведомую сеть переулков далекой окраины Генуи, Сампьердарены! Мы даже передохнуть не успели, взяли и отправились.

3

Приглашение не было для нас неожиданностью. Еще только приехав в гостиницу и показывая наши паспорта, мы услышали от быстроглазого молодого портье, что у него есть знакомый скульптор-коммунист, продающий свои изделия приезжим... вот не хотите ли? Он тотчас написал нам адрес и сунул в руки. Левый скульптор, Гвидо Цивери, жил как раз на той самой пролетарской окраине Генуи, Сампьердарена, куда я все равно мечтала отправиться в первый же день. В Сампьердарена родился предмет моего очередного увлеченья, очень большой, очень интересный человек, которого Паустовский метко окрестил "конквистадором", - тоже один из завоевателей и открывателей современного генуэзского периода. И мы с моим спутником тогда же отправились в Сампьердарена.