Четыре урока у Ленина

Застенчивой в таких случаях до одури в нашей собственной обстановке, особенно перед задиристой молодежью, мне вдруг, словно шестьдесят лет назад, неудержимо захотелось выступить. Я схватила микрофон и ринулась в бой, откуда только взялось у меня такое свободное обращение с французским математико-философским лексиконом! Гаэтано я назвала о т с т а л ы м. После Эйнштейна, - объявила я с апломбом, - смешно барахтаться в симметрии. Пространство криво. Две параллельные встречаются. Его квадрат Эвклидов. Он не сумел преодолеть отсталость своего видения мира, он даже внутри - внутри - dedans! - самого квадрата видит пространство перпендикулярно, чертит его наивными законами симметрии, забыв о разнице правого и левого... И все это аккуратно, журча, как кот, записывал магнитофон - на память генуэзскому потомству.

Но тут вдруг я осеклась. Став еще бледнее, побледнев буквально как мел, медленно-медленно, как привидение, поднимался со стула Гаэтано Пеше. Улыбка его исчезла, ямочка на щеке выровнялась: "Вы считаете меня натуралистом? НАТУРАЛИСТОМ?" Набирая это страшное слово заглавными буквами, не сказал, а как-то проскрежетал творец квадратов. Мне почудилось, что я становлюсь гоголевским Вием. Еще секунда - и закричу: вот он к о н ф о р м и с т - мстя за нанесенную Гвидо Цивери мне самой обиду. Но через секунду все успокоилось, Пеше выдохся, магнитофон умолк, я начала прощаться, целуясь с женщинами, двадцать раз тряся руки мужчинам, обмениваясь адресами, приглашая в гости в Москву. Гвидо Цивери стал объяснять нам на прощанье выставку в холле. А потом милая молодая пара отвезла нас на своей маленькой машине в гостиницу.

4

И вот опять ночь без сна, - ночь без сна из-за сравнения с Христофором Колумбом. Но в хаосе дневных впечатлений, умноженных вечером в "Карабага", вставала какая-то новая нота, назойливая, вроде комариного жужжанья: а почему, собственно, не сравнивать Горькому Ленина, которого он знал лучше, чем я, отдаленная от него исторически целым поколением (двадцать лет!), - сравнивать с кем хочет и как хочет! Вечер в "Карабага" оставил во мне какую-то резкость оппозиции - самой себе. Новая нота была в повороте вниманья, - от цитаты из речи Горького - к тому, как я сама эту цитату восприняла. И дело тут было вовсе не в Колумбе.

Итальянские кровати в гостиницах жестки; и подушки, тоже очень жесткие, - лепешкообразны. Если вы не заснули сразу, то вам кажется, что мысли прямо натекают вам в голову, лежащую очень низко на этой лепешке, натекают, словно из дождевого желоба, и никак их не вытряхнуть. Воспоминанья, ассоциации, далекое прошлое, совсем далекое детство: родители разговаривают с гостем, няня слушает в дверях из освещенной лампадкой детской*; гость говорит, что патриарх страшно похож лицом на писателя Писемского, няня шепчет негодующе: как это мыслимо лицо духовное сравнивать с обыкновенным (няня произносит, как ей полагается, "обнаковенным") господином... Мыслимо, мыслимо... Спустя семьдесят пять лет за одним столом со мной сидит редактор, старый друг и человек не глупый. Карандаш его, пока он читает мою рукопись, наготове, - прикушен зубами, - и я вижу, как он ставит им птичку на полях. "Немыслимо", "не вяжется с Лениным"... очень мягко и дружески говорит он моей особе: "Вы пишете "окрик" - нельзя сказать "окрик" в отношении Ильича, это не его метод. Поставьте слово "возражение". Я тогда здорово накричала сама на редактора. Я совала ему цитаты из ленинских писем: "...сегодня прочту одного эмпириокритика и ругаюсь площадными словами, завтра - другого и матерными"* или совет Горькому: "Наплюйте в харю упрекающим"* или - в бешенстве на того же Богданова: "Сам он есть минус (а не 0). Удивляюсь я, что в "Прибое" голосуют за Богданова, не защищая его фальшивых пошлостей... Это не коллегиально. Вы забыли. Пишите. Объясните. Аргументируйте. А то голосовать без коллегиального обмена мнений. Трусливо. Дико. Пошло. Вредно. Пусть объяснят... ради чего они тащат в рабочую среду пропаганду гнили"*. Как Ленин ненавидит! Даже нет восклицательных знаков - это от холодной иронии бешенства, это как удар кулаком по столу, а вы - Ленин "возражает", "возражение". Да тут тысяча криков, а не только окрик!

_______________

* Как стареют слова! Нынче написать просто "детская" (kinderstube) может показаться уже непонятным. А добавлять "комната" - громоздко.

* Л е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 47, с. 148.

* Т а м ж е, т. 48, с. 162.

* Л е н и н В. И. Полн. собр. соч., т. 48, с. 263.