Читаем Четыре урока у Ленина полностью

А мне действительно было отнюдь не плохо. Я сидела и думала. Отсутствие дорожных впечатлений справа и слева, спереди и сзади, почти не менявшихся у вас на глазах, не мешало, а помогало развитию мыслей. Я думала о двух людях, очень близких друг другу, но сознавших (или, может быть, только почувствовавших) степень этой близости лишь перед самой своей смертью. Вокруг, хоть и стиснувшее нас боками и носами автомобилей, было преддверие рождества; сама неистовость этого "движенья толчком" говорила о кануне рождественского праздника: на ежемгновенных стоянках ухитрялись пробираться к сидящим в машинах безумные лоточники со всевозможным удешевленным товаром; поперечные ленты плакатов кричали над дорогой: "Доброе рождество! Доброе рождество!" - а я думала о том, как два близких друг другу человека - умирали. Они удивительно умирали.

Я везла с собой, разумеется, не джало. В сумке у меня лежала свернутая тетрадь записей из нужных книг, которые, по толщине их, невозможно было захватить за рубеж. Записи эти и читать не стоило, я знала их наизусть, знала так, что глазами видела, о чем они говорят. Глазами видела, как первая из них писалась - с бегущими по щекам слезами у того, кто писал, потому со слезами, что и сейчас, читая ее, плачешь.

"Дорогой Алексей Максимович, похоронили мы вчера Владимира Ильича, писала Крупская Горькому. - ...Около газеты, которую мы читали каждый день, у нас шла беседа. Раз он очень взволновался, когда прочитал в газете о том, что Вы больны. Все спрашивал взволнованно: "Что, что?"... И еще. В книжке Гильбо он нашел ссылку на Вашу статью о Ленине от 18-го года*, помещенную в Коммунистическом Интернационале, и попросил перечесть ему эту статью. Когда я читала ему ее - он слушал с глубоким вниманием..."*

_______________

* Описка самой Надежды Константиновны: 20-го года.

* Октябрь, 1941, No 6, с. 20; В. И. Ленин и А. М. Горький. Письма, воспоминания, документы, с. 218 - 219.

Шесть лет прошло с тех пор, как Надежда Константиновна писала это, а слезы еще не были выплаканы - ни у нее, ни у тех, кто пошел за Лениным. 25 мая 1930 года она опять пишет Горькому: "...Когда Вы приехали, мне ужасно хотелось поговорить с Вами об Ильиче, попросту по-бабьи пореветь в Вашем присутствии, в присутствии человека, с которым Ильич говорил о себе больше, чем с кем-либо... И все вспоминалось мне, - я раз уже писала Вам об этом, - как Ильич в последний месяц своей жизни отыскал книгу, где Вы писали о нем, и велел мне вслух читать Вашу статью. Стоит у меня перед глазами лицо Ильича, как он слушал и смотрел в окно куда-то вдаль - итоги жизни подводил и о Вас думал..."*

_______________

* Т а м ж е, с. 22.

Спустя двенадцать лет после ухода Ленина умирал и Горький. Тот Горький, кто говорил сам о себе, что питает "органическое отвращение к политике"*, кого огрехи революции, непониманье необходимых ее жестокостей, злобные стенанья буржуазной интеллигенции, голод и неразбериха в Петрограде, уже не столице, но полном столичной мути, - оттолкнули от первых лет Октября, грозных, но таких захватывающе счастливых своей нравственной силой; Горький, кто отдалился от Ленина и большевиков, а потом, - вернувшись, в тридцатых годах был действенно с ними и, по словам Крупской, "по уши в политике, пишет горячие публицистические статьи, видит рабочих, сколько хочет"*, - этот живой, любимый Горький был при смерти. Вокруг его смертной постели тоже стоял мысленно советский народ. Но реально - был с ним один из самых тонких и умных врачей-физиологов, А. Д. Сперанский. Он дежурил у Горького в последние ночи и, когда Горький умер, напечатал в "Правде", чему был свидетелем в эти часы ночных бдений.

_______________

* В. И. Ленин и А. М. Горький. Письма, воспоминания, документы, с. 257.

* М. Горький в воспоминаниях современников. М., 1955, с. 40.

По его словам, умирающий "несколько раз вспоминал Ленина. Однажды ночью начал рассказывать о первой с ним встрече: "Я об этом не писал, да, кажется, и не говорил. Увиделись мы в Петербурге, не помню где. Он маленький, лысый, с лукавым взглядом, а я большой, нелепый, с лицом и ухватками мордвина. Сначала как-то все не шло у нас, а потом посмотрели мы друг на друга повнимательней, рассмеялись и сразу обоим стало легко говорить..."*

_______________

* Правда, 1936, 20 июня.

Умирающий Ленин думал о Горьком, "подводя итоги жизни", и ему захотелось перечесть, что написал о нем Горький в своей статье. Умирающий Горький думал о Ленине, и ему захотелось высказать то, о чем он еще никому не говорил и написать не успел, - как они в первый раз встретились, один маленький, лысый, с лукавством в глазах, а другой - неуклюжий, большой, скуластый, как мордвин, поглядели друг на друга внимательней, - раньше "не шло", а тут засмеялись и все стало легко. У Ленина - через мысль, у Горького - через пластику образов, - такова удивительная предсмертная "встреча памятью" двух людей, кончающих жизнь. Она так знаменательна в биографии обоих, что хочешь углубиться в нее, подумать о ней, как о заданной жизнью загадке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное