Четыре возраста Нулизы-сан [СИ]

Лед к новому выступлению выровняли, подшлифовали. Цветные круги по сторонам от Восьмой обозначали положение канмусу тридцатого подразделения; белые круги с черными силуэтами — глубинных. Туманнице хватало мощности вести партию за противника — и подсвечивать своих. Восьмая катилась вольно, делая повороты, невысокие — в один-полтора оборота — прыжки, в точном соответствии с музыкой делая выпады шестом в черные мишени. Выпады она до конца не доводила, чтобы не угробить лед. На соревнованиях прыжки оценили бы, самое большее, в балл. Здесь это значения не имело. В отличие от первой короткой программы, сейчас Восьмая двигалась, пожалуй, медленно и чуть ли не сонно. Именно поэтому зрители успевали рассмотреть происходящее — и понять, что же они видят!

Шум на трибунах стих; различив, как зрители переглядываются, Тоне просто выкатила поверх барабанов и скрипок «Армады» запись тактической сети боя! Чей-то выдох; сопение. Четкая команда флагмана… Все укладывалось в рисунок, вырезаемый на льду коньками Восьмой и подсвеченный номерами тридцатой девятки.

— К полному ходу! Держите мне спину! Просто держите мне спину! Товсь! FORWARD!

Лед темнеет, белые пальцы прожекторов; свист коньков.

— ATTACK! FREE FIRE!

Ход полный! Вокруг черные кляксы в белых кругах; копье рвется из рук… Мягче, это же лед… Это не вода! Восьмая закручивается влево, выбросив шест на открен…

Мягче, это не настоящий бой!

Очнувшийся гвардеец всеми десятью щупальцами вцепляется в Третью. Четвертая расстреливает кальмара — ее саму пробивает насквозь шипом твари-богомола. Восьмая располовинивает шипастую тварь, отмахивается от попытки цапнуть за коньки…

Трибуны молчат. Музыка почти не слышна. Только скрип, да белые веера из-под лезвий. Выпад — разворот — закрыться древком — отмахнуться — выпад!

— Ты туманница, но Восьмая же не репетировала, — спрашивает Бонд стоящую рядом Тоне. — Откуда такая запредельная слаженность?

— Я их последний бой в записи имею, его и повторяю. Видишь, как только один из цветных номеров гаснет, я на экране фотографию убитой притемняю.

— Зачем ты заставляешь ее снова это переживать?

— У девочки вполне объяснимая истерика. Послебоевой отходняк. Лучше пусть пережигает память в слезы, чем сходит с ума.

— Катарсис? А что за музыка?

— Два шага из преисподней. Two step from hell.

— Более точный перевод: «В двух шагах от преисподней». Ты словарем переводишь, а я все же носитель языка.

— В общем случае да. Но сейчас посмотри, как точно ложится. Токио-Гонолулу. Гонолулу-Сиэтл. Два шага…

Два шага — удар под ноги — прыжок — проворот направо — удар за спину — поворот налево — выпад! Осветитель творит чудеса: под ногами Восьмой как будто и в самом деле вскипает вода — всплывает нечто громадное. Режущий горизонтальный удар — укол сверху вниз, как на картинке про всадника со змием.

—.. И се ни щитом, ни бронею… FIRE!!!

Восьмая крутится вслепую, тыча копьем под ноги. Завершив поворот, упирается плечом точно в бок очерченного светом бесплотного контура химе! Музыки никто не слушает — а она есть, есть, есть! За невидимую неразрывную нить мелодии Восьмая вытаскивает себя из боя.

Вокруг лед. Вокруг всего лишь арена!

Выдох; копье под правой рукой, и всей силой в темную массу… Иллюзия химе расплывается; нарастает свет, свет, свет — но слезы вытирать нельзя и здесь; глотая соленые капли, Восьмая выкатывается на центр поля.

* * *

Восьмая выкатилась в центр поля — но теперь вместо недоуменного молчания трибуны ревели. Грохот аплодисментов мог поспорить с прибоем. Цвет льда менялся с багрово-черного на золотисто-зеленый. Главное — она все-таки вспомнила! Вспомнила, вытащила саму себя из уголка памяти, куда забилась перед началом похода от сложности чужого мира и от ужаса проходящей в полушаге смерти. Если она вернется, если ее все же спасут — дома, в Тристейне, она точно так же вытащит магию, память о смешных бедах подружек, о не смешном долге перед семьей ла Блан де ла Вальер…

Танец закончился. К дверце в борту сбежались уже репортеры; Джеймс, как умел, рассаживал их для пресс-конференции. Это казалось неправильным: все же сказано, разве что-то еще осталось неясным? Гаснет свет, лед все темнее; сама Тоне вместо уставной «GO A BOARD» просто машет рукой… Последние аккорды — «two step from heaven» — и тишина, как упавший платок. Восьмая подъехала к воротцам — девочки Тоне тотчас вложили ей в руки плитку, потом подали флягу — а потом, со смущенными улыбками, протянули альбомчики. Для чего?

— Распишись, — объяснила русалка, — обычай такой.

Восьмая дрожащими руками нацарапала имя в каждой тетрадке, и спохватилась, что пишет по-своему.

— Ничего, — Тоне успокоила и тут, — зато подделка сразу будет видна. Проходи. Садись. Отдыхай. Коньки я тебе сама сниму. Дыши. Джеймс, там в сумке что-нибудь осталось?