Четыре времени жизни

Очень трогательный фильм. Я сохранила его во вкладки. Ведь теперь у меня быстрый интернет (и, самое главное, его МНОГО), поэтому всегда смогу пересмотреть. А я уже прям хочу пересмотреть. И опять порыдать. Про это даже и в фильме так хорошо было сказано: а может, мы проделали долгий путь, чтобы позволить себе заплакать?..

Но чтобы закончить на оптимистичной ноте:

– Вы знаете, что секс в нашем возрасте опасен?

– Ну, умрёт так умрёт!

* * *

Я очкую от высоты. И как следствие – от лифтов. Потому что они поднимаются на высоту. Есть подозрение, что очковать я начала в пятом классе (в шестом я училась в «Подснежнике», и этого со мной точно не могло случиться, а в седьмом я уже была эдакая кобыла, что там вообще без вариантов оконцовочка бы была). Была ранняя осень и уроки физкультуры частенько проводили на улице. Училась я в 46-й школе, что в конце Мухиной, и ходили мы на горы в Ерши. Мне почему-то кажется, что гору называли Славой, хз почему. Может, я уже тогда была глуха и название просто созвучно, а, может, я тупа, и Слава – вообще не гора. Кароч, пошли мы на Славу эту. И шли от нынешнего пляжа Якоби по горке, по самому краюшку, по тропиночке туда, где сейчас располагается «Бугель-бар» (если он ещё вообще жив). Первым шёл физрук, в которого были влюблены все девчонки в школе, потом гуськом тянулись пацаны, а уже за ними, не затыкаясь, шли девки. Кстати, слово «девки» я никогда не считала оскорбительным, потому что так у белорусов называют молодых баб и девчонок. И для отца было нормой позвать нас на завтрак – девки, идите есть. А мама всегда возмущалась, какие, мол, они тебе девки. Но папа претензий не понимал, потому как иностранец :).

Так вот, идём. Пиздим. Никого не трогаем. Я иду тихонько и поглядываю влево, туда, где обрыв. Иду, иду, иду. Последняя, кстати, иду. Замыкающая. И вот, короче, иду, поглядываю и допоглядывалась.

Я не помню, в какой момент, но кроссовки (или что-то, напоминающее кроссовки) начали скользить. Я сначала (молча!) упала на колени. Потом прилегла на бок. Меня продолжало упорно тянуть вниз, на камни. Ещё была возможность посмотреть вниз (о, боги, зачем я посмотрела вниз) и увидеть прекрасные в своём равнодушии огромные – и ужасно острые! я помню как сейчас – серые валуны внизу. Их красиво обнимала водичка. А лететь туда было метров десять. А может, сука, и все двадцать. С глазомером у меня всегда не айс (постеры в офисном здании МС – живое тому доказательство).

И вот еду я. И молчу. Видимо, шок. Девки удаляются. А я медленно продолжаю сползать по склону вниз. Хватаюсь за начинающие лысеть кустики, и мокрые от страха ладошки выпускают их словно воду – сквозь. Пытаюсь схватить куски травы, она остаётся в руках. Я еду вниз с полным осознанием, что всё. В бассейне не утонула (точнее, утонула – откачали), так вот, Олечка, смертушка твоя пришла. Потому что приземлиться с хорошим финалом на эти бритвенно острые камни, огромные, огромные, ОГРОМНЫЕ камни просто невозможно. Я еду вниз, продолжаю седеть и мысленно умирать.

Кстати, когда умираешь, мысли совсем тупые. Кажется, все разы у меня была ужасная обида – это ВСЁ? И ЭТО ВСЁ??? Эй, погодите, у меня ещё не было этого, этого и этого, я не видела ещё ничего – и ЭТО ВСЁ?

– А где Савкина? – в этот момент спросила моя подружка Анька.

Савкиной не было. И было тихо.

Девчонки растянулись цепочкой и пошли назад.

Когда они увидели меня, а я увидела их, обиду заменило чувство ужасающей катастрофы. Вот сейчас, именно сейчас, когда они меня увидели, я как раз и упаду.

Но не упала. Девчонки выстроились в цепочку, возможно, за что-то там на тропинке зацепились, за дерево какое-нибудь, и вытащили меня наверх. Это так обыденно звучит. Но когда я уже с тропинки оглянулась назад, то увидела ужасную полосу, словно там прополз крокодил, стремящийся к холодной ангарской воде, а вдоль этой колеи лежали куски травы. Много кусков травы. Я сопротивлялась, но помню это плохо…

Потом мы пошли к пацанам и физруку. Идти я могла с трудом. Впервые тогда я узнала, что такое ватные ноги. Они прям реально были ватными. Воистину, дети жестоки. Словно ничего не случилось, девки продолжили пиздёж, а я просто шла уже не замыкающей, а предпоследней. Я шла и молчала.

На полянке девчонки сказали, что мы задержались, потому что «Савкина чуть не сорвалась в пропасть». Физрук сказал что-то типа «оооо» и продолжил играть в пионербол с пацанами.

Поэтому я до тошноты не выношу высоту. Когда жила на шестом этаже, бельё на балконную верёвку первые пару лет закидывала из комнаты. Потом, конечно, ничего, пообвыклась, но иногда на балконе наступала паническая атака и выйти с него я могла лишь одним способом – лицом к квартире, держась за внешний уличный подоконник, мелкими шагами и судорожно дыша.

У меня есть ещё много историй про боязнь высоты, но первой была именно эта.

* * *

Сегодня зимний Никола. Мы всегда отмечали в семье оба Николиных дня, потому что батя – Николай. Но с 2009-го теперь только поминаем.