– Само собой. Не сразу, конечно. Сразу то, поди, никто не знал, кого из озера выловили. Мне бы и в голову не пришло… А в полиции быстро одно с другим связали. Вот что значит специалисты, думают по-другому, не так как мы. Махом смекнули, что к чему. И теперь получается: первая жена, которую вроде как похоронили десять лет назад, была жива-здорова. А хозяин при живой жене второй раз женился. И вторая жена неизвестно где. Прям кино, прости господи. Я уж ничего не понимаю и помалкиваю.
– Но в доме больше находиться не боитесь? – улыбнулась я.
– Еще как боюсь, – она ухватила меня за руку и продолжила, понизив голос: – Я после отпуска пришла, а Инга мне и говорит: «В моей комнате убираться не надо, я, мол, сама». В школу ушла и комнату свою на ключ закрыла. Здесь все комнаты на ключ запираются, но ключи обычно в замке торчат. А тут нет. Ну, я в первый день ушла, у Инги не убравшись, а сама в беспокойстве. Чего доброго, скажут, недобросовестно к обязанностям отношусь. Мало ли что девчонка сказала, не она здесь хозяйка, деньги мне отец платит, ну, я ему: так мол и так. Он пошел с Ингой поговорить. Слышу, девчонка кричит. Я поначалу не поняла, что случилось. Оказывается, не по нраву ей, что к ней в комнату зашли. Отца родного, можно сказать, выгнала. Что же это делается, а? Конечно, молодежь сейчас с ума посходила, и в грязи сидеть для них – милое дело, лишь бы не трогал никто. Но мне-то что делать? Зорин рукой махнул: мол, не хочет, не надо, не обращайте внимания, возраст такой. Возраст-то возраст, но, боюсь, тут другое… – Она скорбно поджала губы, отводя взгляд.
– Что? – поторопила я.
С минуту она раздумывала, стоит ли продолжать, а в следующий момент уже шептала:
– Заглянула я в комнату к ней. Уж очень она бесилась. Неспроста такое. Мешать-то я ей не мешаю, убираюсь, когда она в школе, и ничего не трогаю. Ее книжки-тетрадки на том же месте оставляю. Никогда она мне ничего не говорила, да и, надо сказать, девчонка аккуратная. Бывает, забудет кофточку убрать или еще чего… И книжки всегда стопочкой, и одежда в шкафу. Грязное белье никогда не оставит, уберет в корзину в прачечной. Не то что мачеха. У этой полный кавардак… Ой, – тут Мария Тимофеевна испуганно замолчала. – Не говорят плохо-то… хотя… Первую жену, считай, похоронили, а она… может, и вторая объявится. Как думаете?
Стало ясно, от темы мы существенно отвлеклись.
– Вы про комнату хотели рассказать, – напомнила я.
– Про комнату, точно. У меня эта комната из головы не идет. В общем, взяла я ключ от соседней двери, думаю, может, подойдет? Чем черт не шутит… Он и подошел. Заглянула я в комнату. Все прибрано, все на своих местах. Не иначе, думаю, правда, блажь – никого к себе не пускать. И тут под ноги себе смотрю, а там пятно на паркете. Вроде что-то пролили. Вот тебе на, думаю, надо убирать, а ну как девчонка из школы вернется да скандал устроит? Лучше дверь запереть, и пусть между собой разбираются, а сама пятно разглядываю. А это вовсе не пятно… то есть пятно, но не простое. Кто-то в комнате круг нарисовал, это уж я сообразила, когда по следам пошла, по этой красной отметине. И знаете, что я вам скажу: круг-то кровью нарисовали. Вот не сойти мне с этого места. Бежала я из этой комнаты, ног не чуя. Потом вернулась, дверь заперла. И решила, все, ухожу, никаких денег не нужно. Но потом успокоилась. Пусть, думаю, хозяин с дочкой разбирается, а я никуда не полезу. Но и лишней минутки здесь не останусь. Убралась – и быстрей отсюда. Вот такие у нас дела, – со вздохом закончила она, и тут я услышала:
– Кто здесь? – Мария Тимофеевна, вздрогнув от неожиданности, торопливо перекрестилась. – Ох, господи, – пробормотала сквозь зубы и ответила громко: – Здесь вас спрашивают.
– Меня? – В голосе пожилой женщины беспокойство.
– Ну да.
– Кто спрашивает? Из полиции?
– Нет.
Кивнув домработнице, я направилась к лестнице, сообщив:
– Я бы хотела поговорить с вами.
Теперь я стояла у нижней ступени лестницы, а Вера Андреевна наверху. И вновь мне стало не по себе, может, из-за ее взгляда. Смотрела она словно сквозь меня. Она была в темном халате, на ногах тапки из войлока. Коротко остриженные волосы торчали в разные стороны, морщинистое лицо с запавшими губами, но, несмотря на все эти признаки старости, она не вызывала жалости. Скорее беспокойство.
– Я вас видела, – вдруг заявила она.
– Да, я была в доме несколько дней назад.
– Ты не можешь быть подругой Инги. Она намного младше. Тогда что ты делала в доме?
– Пыталась понять, чем занимается ваша внучка.
– Ладно, поднимайся.
Она повернулась ко мне спиной и, тяжело ступая, направилась по коридору. Я бегом припустилась по лестнице под взором Марии Тимофеевны, которая так и замерла с открытым ртом.
Вера Андреевна вошла в свою комнату, оставив дверь открытой, я вошла следом, торопливо прикрыла дверь.
– Все равно подслушивать будет, – усмехнулась она, махнув рукой. – Любопытная.
– Вы домработницу имеете в виду?
– Кого же еще.
Вера Андреевна опустилась в кресло. Теперь, с близкого расстояния, было видно: передо мной уже очень пожилой человек.