Четыре встречи (СИ)

— Не страшно? — кивнул Толян в сторону, куда исчезла Марина.

— Чего?

— Девчонка совсем….

— Так и мы пацанами когда-то были.

— Я не про возраст. Такую обидеть… Ты глаза ее видел?

— А с чего ты взял, что я обидеть ее собираюсь? — надулся Алексей: кто кому про эти глаза рассказывать будет? С них-то, темных да раскосых, все и началось.

— С того что забаловали тебя бабы, — негласная роль старшего позволяла Толяну с легкостью игнорировать возмущение друга. — И обидишь — не заметишь.

— А тебя не забаловали? — с лукавинкой ответил Алексей.

И друзья обменялись понимающими деланными улыбками.

Да уж погусарили ребятки будь здоров! Толян, сероглазый, златокудрый, с цепким, изобретательным умом, не склонный к снисхождению и оправданию человеческих (и женских) слабостей, очаровывал дерзостью и напором. Алексей, слишком эстет, чтобы быть дерзким, брал романтически-мягким обаянием и негромкими речами. Случалось друзьям и поиграться с женскими сердцами: чьи чары сильней и действенней окажутся. Зачем им это — сами не знали. Так… игра. Для женщин — недобрая, а для них — игра. Друзья метнули взгляды в сторону Марины.

— Что было, быльем поросло, — голос Алексея звучал глухо, серьезно, почти угрожающе. — А Маришу… — он показал Толяну кулак.

Но Толян, словно не заметив, смотрел в сторону Марины. Ее тонкий силуэт, вырисованный опалово-лунными бликами, мелькал далеко впереди, на самом берегу озера.

— Что она там? Блинчики пускает?

— Ты меня понял?

— Ну, точно, блинчики! — тряхнул Толян головой. — Да понял, понял! — отвел он Лехину руку. — Покажем класс! — и друзья наперегонки рванули к озеру.

Как в далеком забытом детстве, они заполошно бегали по берегу, выискивая подходящие камешки, закидывали «кто дальше», отчего выдержанная графичность и величественность лунного круга возмущалась, шла жемчужно-серебристой рябью, и рассыпаясь оскольчатыми бликами заполоняла всю поверхность озера, спеша выскочить на берег, но тут же уходила в песок, щекоча друзьям ноги и нервы, чем только раззадоривали их мальчишеский пыл.

— Хорошие вы, ребята, — прозвучало вдруг среди хохота и плеска.

Друзья обернулись. Марина, еле заметная, стояла в тени, словно уступив пространство разыгравшейся ребятне, и защищаясь от налетевшего прохладного ветерка, легонько растирала себе руки:

— Это мы хорошие? — вдруг жестко вскинулся Толян.

— Мы, мы… — спешно оборвал его Алексей, и подойдя к Марине, заметив, что ее знобит, заспешил:

— Домой, домой, домой… А то простудишься и весь отпуск проболеешь… Толян, ты с нами?

— Куда ж я денусь? — глухо процедил тот и до самого дома держался позади Марины с Алым.

Всю дорогу она мелко вздрагивала, растирала ладони и разминала запястья, — совсем замерзла. Алый и дышал на нее, и обнимал, и едва оказавшись дома, сразу загнал отогреваться в постель, поставил чайник, вытащил банку меду, даже теплое зимнее одеяло для нее достал. И скоро она — чисто барышней — лежала на диване, укрытая, закутанная, напоенная медом…

***

… И все-таки она простудилась, к счастью, не сильно. Зато оба могли сосредоточиться: он — на заказе, Марина — на пособии для корректоров. И если у него с работой получалось легко, голова мыслила ясно, и все работало без сбоев, то Марине приходилось труднее. Как всякая женщина, Марина с особым трепетом относилась к профессионалам. И хотя физику не воспринимала, профессионала угадывала по неспешности, четкости и основательности действий, по жизни мельчайших складочек на лбу и вокруг глаз. Заметив ее немой восторг, Алексей не сразу, но оторвался от работы:

— Сачкуешь?

— Отдыхаю…

— Погоди-ка… Сейчас… — он что-то поискал в столе, на полках, наконец, взял какой-то диск, вставил в плеер, нажал кнопку, и сам подсел к Марине. — Сядь-ка сюда, — указал он место рядом с собой. — Здесь звук правильный.