Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия

Громкие скандалы были практически у каждого в нашем поколении. Они постоянно преследуют Прилепина, начиная с того, что у Копцева, устроившего поножовщину в московской синагоге, нашли прилепинские книги. Но это было тогда, когда Захара еще знал достаточно узкий круг литобщественности. Были они и у Сергея Шаргунова: вспомните хотя бы его громкое изгнание из первой тройки партии «Справедливая Россия» перед выборами в Госдуму. На Германа Садулаева гневно обрушился сам глава Чечни в эфире НТВ, когда журналист телеканала своеобразно изложил ему смысл статьи писателя. Да что там, мне и самому пришлось отметиться на ниве скандальной хроники. После посещения в 2009 году Сергеем Шаргуновым Севердвинска пришлось уйти из пресс-секретарей местного горсовета. Зато у Сергея в «Книге без фотографий» появилась глава «Как я уволил друга»…

Однако мысль сделать скандалы отправной точкой книги оказалась малопродуктивной. Все-таки мне хотелось вести речь не о персонажах шоу-бизнеса и не объединять с ним литературу, пусть и на общих медийных основаниях. Итогом тех рассуждений стала лишь статья «Письмо писателя вождю. Эпистолярное творчество как скандал», посвященная все тому же прилепинскому «Письму», которая вышла в журнале «Литературная учеба» (http://www.lych.ru/online/0ainmenu-65/73-12013/881-2013-05-14-15-02-18) Если уж говорить о скандалах, то на эту статью потом на меня некоторое время обижался писатель Денис Гуцко за то, что я причислил его к прилепинскому поколению. Но Денис мудрый человек, и через некоторое время обиды рассеялись.

Шло время, я по-прежнему отбивался от книги, и короткое статейное дыхание становилось всё более учащенным. И вот мы повторно поговорили о «Четырех выстрелах» с Захаром после его посещения Соловков, гуляя по Архангельску. Тогда же он напомнил мне об ответственности перед поколением, а вскоре отсканировал и прислал эссе Рюрика Ивнева. И вот мне сорок лет – человеческий рубеж. Самое время сделать что-то стоящее, раз до этого не сподобился. Но будем считать, что всё это была подготовка и рекогносцировка на местности.

* * *

Ответственность, о которой говорил Захар, – это вообще очень важный посыл для работы и мощный движитель. У каждого литературного поколения были свои критики, которые рассказали о нем, ввели в контекст литературы. Это необходимо и сейчас, чтобы избавиться от клейма дичков и самозванцев на литературном поприще. Необходимо, потому что мельчает читательская практика, насыщающая художественное произведение новыми смыслами и высвечивающая в нем новые грани. Сам литпроцесс стал более стремительным и поверхностным. Каждый день книжный конвейер равнодушно отбрасывает непереваренные обществом полуфабрикаты, чтобы вытолкнуть наверх что-то новое, воздвигнуть нового халифа на час. В этой спешке может быть впопыхах перевернута страница литературы нашей современности, и мы опять потеряем нечто очень важное, о чем позднее будем сожалеть. А ведь в связи с этой литературой нам есть о чем поговорить. О том, как преодолевается пустота, заполняется провал и новые произведения начинают нести и излучать многовековой свет отечественной литературной и книжной традиции. Свет гармонизирующего и созидающего Кержа, противостоящего любой розни, всему деструктивному.

Из моего поколения практически все пришли в литературу в первом десятилетии нового века, нового тысячелетия. Пустотный эпитет «нулевые» преследовал его, но, с другой стороны, ему противостояли определения «первое» и «новое». В свое время у нас было стойкое ощущение поколения пустоты. Наше общество, в силу известных исторических событий, впустило в себя пустоту, допустило девальвацию и переформатирование ценностей, когда отказалось от борьбы, отступая перед разрухой, пустынной эрозией, разъедающей и внешний мир, и внутреннее духовное пространство.

Пустота – это не клеймо, не субстанциональный признак, а некое общее тягостное мировосприятие, которое необходимо было преодолеть. Бесплодная пустыня – аллегория души, покинутой Богом, падшей, но в то же время это особый этап на пути. В нем можно завязнуть и погибнуть, но можно и выйти из него преображенным, готовым к новым свершениям.

У нас превалировало самоощущение осколков, разрозненных частей былого, но потерянного единства, ставшего теперь бесформенной, хаотической массой. Постепенно нарастало восприятие себя по аналогии с лермонтовским парусом: одинокая белая точка на белом листе бумаги, зависшая в неизвестности, вне какой-либо системы координат. Мир стал восприниматься с предлогом «без», как в стихотворении Пушкина: «Без божества, без вдохновенья, / Без слез, без жизни, без любви…» Вокруг был воздвигнут искусственный мир, хрупкие и пустотелые декорации, среди которых блуждало поколение с пустым и темным будущим, метко описанное в «Думе» Лермонтова. Поэт живописует процесс постепенного умирания, преждевременного старения и безотрадного будущего этого поколения, ставший неожиданно актуальным для наших современников.