Четыре жизни. Хроника трудов и дней Павла Антокольского

«Я убедился, — писал он во вступительной заметке к «Пожару в театре», — что эта вещь продиктована той же тревогой и той же загадкой, которой посвящены все стихи «Четвертого измерения»: и там и тут — власть Времени над человеком, власть человека над Временем. Ставя рядом таким образом свое начало со своим концом, я пытаюсь «закольцевать» свою работу и самого себя».

«Пожар в театре» — такая же сказка, как «Кукла инфанты» и «Обручение во сне».

Действие пролога пьесы происходит... на небе. Ангел и Поэт вертят маховое колесо. Это колесо Времени. Приближается новогодняя полночь. Ангел уходит за маслом — у Колеса может загореться ось. Оставшись один, Поэт предается мечтам о своей возлюбленной, актрисе Анни Эль, и с великим трудом поворачивает колесо. Ровно двенадцать. Звонят колокола. Но Ангел, вернувшись, приходит в ужас: новый год наступил без него! Это сулит неисчислимые бедствия. Положение облегчается тем, что, вертя колесо, Поэт думал только об Анни. Ей одной и суждено расплатиться за его легкомыслие.

На этом пролог заканчивается, и действие переносится с неба на землю.

В Театре Золотого Глобуса, где играет Анни Эль, возникает пожар. Завязывается весьма сложный и запутанный сюжет. Кроме Анни Эль, Поэта и Ангела, почему-то называющего себя братом Анни, в действии участвуют романтически-благородный Вор, корыстный и подлый Директор театра, коварный Черт, выступающий в роли часовых дел мастера, и, наконец, Луна, покровительствующая Анни.

Черт плетет интригу. Жертвой ее должна пасть Анни. Черт обвиняет ее в том, что она подожгла театр. Но все кончается благополучно: Анни Эль соединяется с Поэтом, Черт превращается в жалобно скулящего пуделя, театральный Директор становится хозяином часового магазина.

Что же дало Антокольскому повод сопоставлять «Пожар в театре» и «Четвертое измерение»? Действительно ли «Пожар в театре» продиктован «той же тревогой и той же загадкой», что и «Четвертое измерение»?

Дело в том, что сквозь сложные хитросплетения романтически-сказочного сюжета в пьесе Антокольского смутно проступают, верней, угадываются размышления о Времени и человеке. Ангел и Черт борются за часовой магазин, в котором как бы материализуется власть человека над Временем, а само Время становится своего рода меновой ценностью.

Убедившись, что Черт является полновластным хозяином магазина, Поэт говорит:

Я разнесу ваш магазин. Я знаю, —
Оптический обман и бой часов
Здесь заменяют время и пространство.
Сидит в квадратной скорлупе и чертит,
Построил хитрую игрушку с боем
И думает, что время запер в ящик!

Между Чертом и Поэтом завязывается жаркий спор. «Звони, хрипи, разбейся, время! — восклицает Черт. — Ты мнимая величина». Наперекор ему Поэт заявляет: «Не смеешь, время, ты разбиться. Ты у меня в руках навек». Именно в ту минуту, когда Черт терпит поражение, в магазине раздается оглушительный бой часов. «Время летит. Скорость его мне неизвестна теперь», — говорит Черт, тем самым признавая, что время вышло из-под его власти. И, наоборот, уходя с Поэтом и прощаясь с Ангелом, Анни говорит ему: «Не могу я допустить, чтобы вселенная висела вверх ногами и чтобы времени больше не было. Лучше уж я буду залогом, что эти граждане не украдут у тебя время». Слова Анни подхватывает и переиначивает Поэт: «Все остальное — дело времени, которое остается у вас в руках».

Общий смысл «Пожара в чеатре» можно истолковать и так: речь в этой пьесе идет о борьбе за Время, за власть человека над ним, за то, чтобы Время вышло из подчинения коварным силам и вечно шло в ногу с человеком, став его верным союзником и другом.

Но я уже говорил, что этот общий смысл «Пожара в театре» лишь смутно угадывается сквозь причудливые хитросплетения романтически-сказочного сюжета. Автором пьесы полностью владеет романтическая стихия, порой уводящая его в область чистой фантастики.

Так или иначе, у Антокольского действительно были основания утверждать, что в «Пожаре» дает себя знать «та же тревога», которая почти полвека спустя вызвала к жизни книгу «Четвертое измерение». Правда, в конце концов пьеса в книгу все-таки не вошла. Попытка поэта «закольцевать» себя не осуществилась. Но она была продиктована ощущением, возникшим не случайно и по праву: ощущением органичности своей почти полувековой работы в поэзии.

«На протяжении пятидесяти лет(!) в моем творчестве (лучше сказать: в работе), — однажды писал мне Антокольский, — все было очень органично связано: аукнулось в 20-х годах — откликнулось в 50-х или в 60-х».

Мне еще не раз придется возвращаться к этой мысли Антокольского, неизменно подтверждая ее справедливость.

Сейчас я хотел бы привести только один пример.

«Я люблю весь ее нервный, яростный ход, — недавно писал К. Симонов о поэзии Антокольского, — начиная от «Санкюлота» и кончая «Циркачкой».