Четырех царей слуга

   — Но у меня к вам приказ, Пётр Иванович. Мы с вами царские солдаты и не можем ослушаться приказа.

   — Но вы же, господин генерал, были на крепостном валу и могли сами убедиться в силе турецких осадных ретраншементов[14]. Мы ещё не успеем их взять, как из лагеря подоспеют главные силы Мустафы-паши.

   — Мне всё это понятно, господин комендант. Но оборона крепостей должна быть активной, и воевода об этом ведает. Мои солдаты даны твоим в подкрепление.

   — Хорошо, господин генерал. Вылазка будет сегодня большими силами. Но все полки с крепостного вала я снять не могу. Турки тогда возьмут Чигирин с другой стороны голыми руками...

Вылазка в тот день, как и ожидалось, оказалась не самой удачной в истории Чигиринской обороны. Удалось взять два шанца, из которых бежали сильные караулы, и захватить три турецкие осадные пушки. Последнее можно было считать большой удачей. Но подоспевшие к батарейной позиции пешие янычары и лёгкая конница спагов успели отбить потерянные было крупнокалиберные орудия. Впрочем, у нападавших не на чем было свезти эти тяжеленные трофеи, а о том, чтобы укатить их к крепости на руках, не было и речи.

Патрик Гордон и генерал-майор Франц Вульф наблюдали за вылазкой с высоты Чигиринского вала, всматриваясь в подзорные трубы. Они радостно восклицали, когда атакующие подняли на батарейной площадке яркое знамя одного из новоприборных солдатских полков. Но ликование было недолгим. От османского лагеря уже спешило несколько таборов — батальонов пехоты, неслась лёгкая на подъем вражеская конница. Крепостной комендант, не глядя на стоявшего рядом ромодановского генерала, приказал одному из офицеров:

   — Прикажи барабанщикам играть сигнал отбоя. Надо уносить ноги, иначе наших многих турки побьют.

Генерал-майор Франц Фульф, впервые видевший такое дело осадной войны, было запротестовал:

   — Господин комендант! Нельзя отступать после такого успеха. Надо отбить контратаку и удержать за собой батарею во что бы то ни стало. Тогда будет у нас красивая победа.

   — Вы правы, господин генерал. Атаку, может быть, мы и сумеем отразить. Но смотрите — турки разворачивают пушки и мортиры соседних батарей. Они же прицельно засыпят наших у трофейных пушек бомбами и ядрами.

   — Вижу, Пётр Иванович. Вы правы — пора бить отбой. Там же и мои солдаты...

Ходившие на вылазку солдатские роты и стрелецкие сотни возвращались, отстреливаясь от турок, возбуждённые и радостные. Хотя успеха было на час, воины возвращались в бодром состоянии духа. С собой они уносили взятый в апрошах сапёрный инструмент — кирки, лопаты, заступы, топоры. Порох на осадной батарее был рассыпан по земле и перемешан с пылью.

Турецкие осадные орудия простреливали осаждённую крепость насквозь. Гордон, предвидя в ближайшем времени скорый генеральный штурм, просил новых подкреплений. Но воевода Григорий Ромодановский, опытный полководец, знал, что большое скопление войск в Чигирине неизменно пело к потере людей, и потому новых полков в город не отправил. Царский боярин просчитался в главном — он переоценил способность гарнизона Гордона к дальнейшей обороне крепости.

Чигиринский комендант не знал покоя ни днём, ни ночью. 4 августа полковник, объезжавший линию укреплений, заметил, что турки увозят из ближайшей траншеи четыре самые большие пушки, которые у всех на глазах тащили подгоняемые плётками верблюды. Ночью турки укрепили занимаемые позиции у левого края проделанного пролома в крепостном валу, сделали бойницы для мушкетов и прикрыли их мешками с шерстью и землёй. Так прямо перед валом возник хорошо защищённый вражеский форт. Теперь пехотинцы-янычары стреляли в осаждённых, не опасаясь ответной пальбы.

Встревоженный комендант приказал усилить дозоры. Ночью с городского вала бесшумно спустилось в глубокий и широкий крепостной ров с десяток стрельцов-слухачей. Утром осаждённые обнаружили неприятельский подкоп у самого пролома.

О том, что он ведётся, комендант узнал и из другого «источника». По всей длине крепостного вала, обращённого в поле, у его внутренней стены на равном расстоянии были вырыты глубокие земляные ямы — так называемые «слухи». На дно их ставилась миска с водой. Если в этом направлении осаждавшими велись подкопы, то по воде расходились небольшие круги.

По приказанию Гордона на подкоп была брошена из мортиры большая бомба. Комендант сам наводил её на цель. От взрыва бомбы свод в подземной минной галерее, несмотря на все подпорки, обрушился, завалив работавших там турок. С вала было видно, как спасшиеся от обвала землекопы выскакивали из галерии в апроши. На месте разрушенного подкопа образовалась хорошо заметная продолговатая яма от осевшей земли.