Четырнадцать часов

– Нет, – ответил Димка, – Это дядя Эйнар.

– У тебя нет папы? – продолжала, удерживая Димку, спрашивать та женщина.

– Есть.

– Вот как?! И где же он?

– Он дома, в Маленьком городе. – ответил Димка.

– Вот ведь, как бывает, – смеясь, сказала она, обращаясь к своим попутчикам, и освободив, наконец, Димкин рукав, – Дома – папа, а здесь – дядя Эйнар…

Димка молча пошел в туалет. Он вообще мало что понял тогда, он понял только, что случилось что-то нехорошее.

Потом Димка снова лежал на своей верхней полке. За окном в этот момент проплывала зелень лесов, местами уже расцвеченная желтыми и красными пятнами, мелькали столбы, убегали назад железнодорожные переезды с опущенными шлагбаумами. Вагон мягко раскачивался на стыках, отзывавшихся двойным стуком колес, и слегка кренился на поворотах. Временами, в открывшихся просветах среди зелени виднелись желто-коричневые поля, деревни или дачные поселки с разноцветными крышами. И мимо всего этого, в огне и грохоте, мчались по земле и летели в воздухе, неслись вслед за поездом, бесчисленные Димкины армии.

На самом деле, всё он прекрасно понял. До этого момента, он просто, в контексте всего происходящего, действительно не думал о своем отце. Как будто забыл о нем. А теперь вспомнил. И понял, что его потеряет. Ну, он ведь не мог себе представить, что можно жить без матери. Теперь, когда Димка вспомнил об отце, который иногда был просто страшен, но которого он всё равно очень любил, всё сразу изменилось. До этого, всё было хорошо и просто замечательно. Теперь стало плохо. Совсем плохо. Нет, Димка не думал, что он предает своего папу. Но от чего то, ему стало его безумно жалко. Ему по-прежнему нравилось, то что происходило между Эйнаром и матерью. И он по-прежнему думал, что их жизнь теперь изменится, и хотел этого. И одновременно – не хотел, и очень боялся. Теперь он стал бояться того, что произойдет. Он не знал, что это будет, знал только, что это плохо и неправильно. Впервые он почувствовал, как это бывает, когда тебя разрывает на части. Вот так вот он и ехал дальше, в этом поезде, в таком состоянии. Должно быть, его поведение изменилось, потому что мать с Эйнаром что-то заметили. Иногда мать начинала смотреть на Димку как-то странно внимательно, и они с Эйнаром чаще стали понижать голос, когда разговаривали. А Димка теперь хотел уже только одного – чтобы этот поезд, увозивший его всё дальше от того что он любил, куда-то где всё было страшно и непонятно, поскорее бы уже пришел на свою конечную станцию, и всё бы уже хоть как-то закончилось.

Потом Димка, вспоминая о том времени, думал, что тот их поезд находился в пути всего несколько суток, но для него они показались вечностью. Так много всего тогда с ним происходило, и так сильно менялось его настроение. Он запомнил стук колес и раскачивание вагона, и как поезд, покинув зону лесов, выехал на бескрайнюю, ровную как стол, равнину, покрытую желтеющей травой до горизонта. Он запомнил жару, запах перегретой земли и травы, бьющий в открытые окна плацкартного вагона. Яростное южное солнце, висевшее в безумно голубом и безумно высоком небе, над этой степью, которая никогда не закончится, и этот поезд будет идти по ней вечно. И как однажды поезд остановился.

Это случилось утром. Димка потом уже не мог сказать, какой это день был по счету. Он проснулся, почувствовав, что поезд стоит. Было уже светло. Димка выглянул в окно, и не увидел ни города, никакой станции. Только одно травяное море, во все стороны. Вскоре, Димкина мать тоже проснулась, а потом пришел Эйнар. Он всегда был в курсе всего, что происходило. Эйнар уже сходил к начальнику поезда, в голову состава. Впереди произошло крушение, товарный состав сошел под откос с рельсов. Эйнар сказал, они будут стоять, пока там, впереди, не восстановят пути, и это всё надолго. Их поезд простоял тогда, посреди этой степи, четырнадцать часов.