Четырнадцать дней

Каждый день в газете публиковали хронику победного продвижения команды «Ред сокс», которая, игра за игрой, все приближалась к «недостижимой мечте», и каждый день выходили репортажи о нелепой, жестокой и бессмысленной войне во Вьетнаме – со списками убитых американцев, историями про уличные протесты и ковровые бомбардировки, наступления и контрнаступления, перечнем взятых высот – и потерянных. И все это в одной куче с новостями о том, как Яз сделал очередной хоум-ран и Лонборг кинул ноу-хиттер, – и тут же фотографии падающих бомб; деревень, сожженных напалмом; испуганных мальчишек, лежащих на носилках и замотанных в окровавленные бинты; солдат, скученных в окопах посреди джунглей, в грязи по колено; политиков, орущих и тыкающих пальцами в воздух. Подобно многим газетам того времени, как некоторые из вас наверняка помнят, «Глоуб» живописала войну очень ярко и во всех подробностях.

И ни разу, ни в одной из статей, я не смог найти объяснение, ради чего мы воевали. Даже родители затруднялись объяснить, рассказывая про теорию домино и прочие глупости. На нас напали? Есть причина для войны? Кто такие вьетконговцы и почему мы их убиваем? И где вообще находится Вьетнам? Раньше война шла как будто на другой планете, но вдруг оказалась в нашей гостиной: каждое утро от теплых, пахнущих типографской краской страниц «Бостон глоуб» веяло смертью. Неделя за неделей военные заголовки перемежались отчетами о победах на пути к «недостижимой мечте», и в моем сознании эти две темы намертво связались друг с другом. С «Ред сокс» все было просто и понятно: это путешествие американского героя, и у него были начало, середина и конец. А также четкая мораль. И действие происходило в упорядоченной вселенной, по определенным законам. Такая история была вполне доступна моему детскому разумению. Вьетнам же был полной противоположностью, отличался от всего, чему меня учили, и все сводилось к бесполезному перемещению войск по опасной местности и огромным потерям в результате. История с «Ред сокс» оказалась несколько подпорчена в конце, когда они проиграли Мировую серию, но, по крайней мере, такой проигрыш я мог понять, даже если не мог с ним смириться. А во Вьетнаме мы побеждаем или проигрываем? Ничего не поймешь.

В конце октября я прочитал заголовок, который меня окончательно добил: «СВЯЩЕННИК И ЕЩЕ ДВОЕ ЛЬЮТ СОБСТВЕННУЮ КРОВЬ НА ПОВЕСТКИ». Прямо на первой полосе напечатали фотографию католического священника, отца Филипа Берригана[60], выливающего кровь из пластиковой бутылки в открытый картотечный шкаф – с таким же невозмутимым видом, с каким Джулия Чайлд в своей кулинарной телепередаче льет молоко в миску с мукой, чтобы приготовить пирог. Как говорилось в статье, «до и после того, как вылить кровь из пластиковых бутылочек, они раздали заранее подготовленное заявление, в котором поясняли, что таким образом протестуют против „достойного сожаления бессмысленного кровопролития американских и вьетнамских солдат за десять тысяч миль отсюда. Мы добровольно проливаем свою кровь в надежде, что это станет актом жертвоприношения и изменит ситуацию к лучшему“».

У меня в голове не укладывалось. Свою собственную кровь! Как он сумел выпустить ее из вен и остаться в живых? Да не кто-нибудь, а священник! Я был глубоко потрясен. А вдруг стоящие во главе взрослые понятия не имеют, что творят? Подростков ненамного старше меня разрывает на куски в джунглях где-то на другом конце света – и никто не может ответить, ради чего.

Месяц за месяцем война и хаос только усугублялись. Протесты становились все яростнее, и страна трещала по швам. В январе 1968 года началось Тетское наступление; в марте случилась резня в деревне Милай; в апреле убили Мартина Лютера Кинга; в мае две тысячи американских парней погибли – самые большие потери за всю войну; в июне убили Роберта Кеннеди; в августе во время съезда Демократической партии в Чикаго произошел полицейский погром. Я пребывал в ужасе и смятении, а мои друзья словно ни о чем и не подозревали, занимались своими обычными делами как ни в чем не бывало. Я чувствовал себя изолированным и даже отчужденным.

В 1968-м я повзрослел. Тот год оставил отпечаток на моем поколении. В детстве кажется, будто ты в начале пути к «недостижимой мечте» – свеженькой, чудесной и многообещающей. А вырастая, ты понимаешь, что это все фигня. Наше поколение очнулось от детства плывущим в лодке по штормовым морям; дрейфующим по воле волн, растерянными и без карты – под управлением психов и сволочей.

* * *

Рэмбоз замолчал, достал из кармана платок и вытер лицо, затем рот.

– И с тех пор ничего не изменилось. Посмотрите, что творится. Посмотрите на наших лидеров. «Эпидемия заканчивается!» – хрипло прокаркал он, подражая президенту. – Нас ждет великая победа!

– Хм, спасибо за рассказ, – произнес Евровидение. – К сожалению, я болею за «Нью-Йорк янкиз». Тем не менее благодарю вас за напоминание, каким бессмысленным и сложным может быть мир.