Четырнадцать дней

– Прежде всего никакого магического реализма, – ответила Повариха низким контральто с мягким мексиканским акцентом. – Мы все уже устали от магического реализма. Тем не менее в моей стране крестьяне знают правду: волшебство окружает нас повсюду. Я из Сан-Мигель-де-Альенде, но отец решил отправить меня сюда изучать кулинарию: он хочет, чтобы я повидала мир. Я учусь, точнее, училась на шеф-повара в ресторане «Ксочитл» в Бруклине и должна была уехать домой в прошлом месяце, но тут начался ковид…

Она поморщилась.

– Кто-нибудь из вас бывал в Сан-Мигеле?

Флорида подняла руку. А за ней Уитни.

– Остальным стоило бы съездить. – И Повариха завела рассказ.

* * *

До пандемии там на улицах днем и ночью царило оживление. Люди гуляли в любое время. Сан-Мигель – волшебное королевство из пятнадцатого века. Мой город выглядит как произведение искусства, настоящая картина. По большей части. Однако за пределами пузыря, за яркими стенами, галереями и соборами, это древняя земля – земля чичимеков[67]. И люди там продолжают страдать – так же как во все времена. Для понимания сути дела должна вам сказать, что они приходят в центр города, чтобы продать свои товары, выставить ткани и резные деревянные изделия ручной работы. А еще чтобы сходить на мессу.

В центре города есть площадь – или очень маленький центральный парк, если угодно. Скромный такой. Мы его называем El Jardín, то есть Сад. В нем много деревьев. На западной стороне площади находится собор. Вокруг площади – колониальные здания, в которых нынче располагаются магазины, кондитерские и мой любимый киоск с мороженым. У меня вошло в привычку ходить туда каждый день и просто наблюдать за гуляющими семьями, влюбленными и индейцами. Особенно часто – с приближением даты моего отъезда в Нью-Йорк.

В тот день стояла солнечная погода. Я уезжала через неделю и, понятное дело, пребывала в сентиментальном настроении. Сидела на солнышке и читала стихи Лорки. В солнечных очках, как настоящий космополит. Наблюдала за двумя молодыми мужчинами, отмечающими свою помолвку и позирующими фотографу на милых, вымощенных камнем улочках. Их матери тоже присутствовали. Я послала им воздушные поцелуи. Вокруг них маленькие индейские девочки продавали деревянных осликов, которых вырезали и раскрасили их семьи, живущие под горой, в поселках индейцев отоми. Зазвонили колокола церкви, и я посмотрела в ту сторону. И вдруг увидела ангела.

Сначала я не поняла, что именно вижу: на улицах Сан-Мигеля полно уличных актеров. Панчо Вилья[68] при полном параде позирует с туристами за скромное вознаграждение и, если попросить, даже взмахнет своим мачете. Нередко можно увидеть кого-нибудь в костюме из папье-маше, высотой футов в десять – великанши, прогуливающиеся по аллеям. Может быть все, что угодно. И когда я увидела ее, то приняла за какого-нибудь мима или человека-змею.

Как бы мне ее описать? Представьте себе старушку. Нет, еще старше, чем вы подумали. И меньше ростом. Получилось? Согнутую. Согнутую под все девяносто градусов. Одетую в лохмотья. Седые волосы выглядывают из-под платка. Представили? Увидели мысленным взором?

Отлично. Я рада. Потому что, похоже, больше никто ее не видел. Она ковыляла вверх по улице. Кстати, я вам сказала? Кажется, нет. Она опиралась на две трости. Короткие такие тросточки. Из необработанного дерева – словно старушка просто взяла две небольшие ветки, сломанные ветром. Она выглядела как четырехногое существо, с трудом ползущее вверх по склону, по брусчатке, на которой ноги переломать можно. Туристы едва не сбивали ее с ног. Собаки бросались на нее. Дети пробегали мимо. Сначала машина, а потом автобус ее чуть не переехали. И один раз, всего лишь один раз она подняла голову и повернулась к церкви. Потом оглянулась на пройденный по брусчатке путь и продолжила медленно идти вперед.

Я никогда раньше ее не видела. Хуже того, скажу вам честно, я могла ее просто не замечать. Какое отношение она имела к изысканной еде, художественным шедеврам или импортной одежде в магазинах? Что у нее общего со смехом моих друзей или с моими глупыми влюбленностями?

Когда она подходила к углу, где я сидела, случилось несчастье.

Она поворачивала к последнему, самому противному подъему на дороге, ведущей к церкви. Я вдруг мгновенно все поняла: как она с огромным трудом каждый день взбиралась на гору ради посещения службы. Должно быть, ее путь занимал много часов. И никто не видел. Никто не предлагал ей помощь. Я задумалась, о чем она просила Господа. За кого она молилась? Наверняка не за себя.

Тут-то все и произошло. Одна трость застряла между булыжниками, выскочила из руки, и старушка упала. Лицом вниз. Я видела, как из висевшей на ее плече сетчатой сумки выкатился апельсин. Люди оглядывались, один мужчина остановился и уставился на нее, но никто не подошел.