Чезар

По пути мне встречались диковинные персонажи, и я задумался, куда они деваются в обычной жизни? На пригорке сидел голый до пояса йогоподобный дед и цеплял взглядом каждого проходящего, подзывая круговыми жестами длинных узких ладоней. Цыганки в длинных платьях гремели браслетами, но, в отличие от городских цыган, держались надменно и независимо: королевы – не попрошайки. Встречались набожные женщины с постными и успокоенными лицами. Я не мог представить таких женщин в Челябинке: кем они там работают? Кассирами? Уборщицами? Встречались гривастые растаманы – эти могли танцевать на ходу или лупить в длинные глухие барабаны.

За толпой лениво присматривали полицейские, колыхаясь возле своих уазиков. Конные отряды казаков вели себя придирчивей, одёргивая наиболее шумных паганов, ровняя толпу потными боками лошадей.

Худая женщина остановила меня за локоть и всмотрелась, словно узнала. У неё было загорелое и очень худое лицо, так плотно стянутое платком, что оно приобрело форму финика. Она обратилась ко мне очень серьёзно:

– Как вы думаете, будет война?

Я посмотрел на неё внимательно и честно ответил:

– Нет, конечно.

Её чёрные миндалевидные глаза изучали меня сосредоточенно, как бы пытаясь подловить на лжи. Она снова заговорила:

– А говорят, есть качели войны: война окружает нас, или в реальности, или в головах, и она перетекает туда-сюда, туда-сюда, вот так, – она показала сжатыми кулачками, как текут незримые потоки войны из её виска куда-то в небо, а потом обратно в висок. – Из голов – в реальность, из реальности – в головы.

– Военные учения идут, – оборвал я её. – Не надо панику сеять.

Вескость подействовала. Женщина запела что-то благословенное и положила обе руки мне на грудь, как бы в благодарность за хорошую весть.

Дорога вывела меня в торговые ряды, где продавали дешёвые сувениры и кепки с плохо вышитыми надписями «Аркаим». Здесь были стойки хиромантов, астрологов, продавцы талисманов и целебных трав, а ещё проводники по местам силы, рекламировавшие услуги с помощью картонки с намалёванным телефоном.

Я поднялся на гору Шаманка, с которой открывался хороший вид. В одну сторону степь припухала парой таких же холмов , за ними стояла бутафорская мельница. В другую сторону открывался вид на реку и настоящий Аркаим, едва заметный с этой точки. На вершине холма была выложена каменная спираль, по которой в задумчивости вышагивало несколько босых человек в закатанных джинсах. Судя по их напряжённым лицам, осколочная порода под ногами делала их духовный путь довольно тернистым.

Я спустился с холма до середины, нашёл удобное место и достал бинокль. У подножья в сторону реки стояло несколько палаток, и я без труда нашёл жёлто-оранжевый шатёр, который видел у Татыша во время митинга 8 июня. Вскоре я обнаружил Кэрол: она опять была в длинном светлом платье с орнаментами. На голове у неё было кольцо, украшенное перьями и блёстками, которые спадали ей на лицо.

Появился Верещагин, долговязый и шарнирный, но, похоже, ещё трезвый. Отраднова не было, но я не сомневался, что он либо отдыхает в шатре, либо придёт с минуты на минуту. Он не мог пропустить главный паганский праздник лета, на который прибыла вся его банда.

Сидеть мне пришлось долго. Временами меня охватывало нетерпение, и я предвкушал, как разберусь с Отрадновым, забыв о сантиментах. Я знал, что он попытается включать дурака, будет юлить и увёртываться, но на каждый его манёвр у меня была домашняя заготовка.

Заходящее солнце перестало жечь и теперь мягко обтекало кожу, делая её красной и липкой. Шею драло от пота. Фрики сидели в кругу, читая молитвы, а в перерывах играли в карты. Дважды я отлучался, чтобы поесть и купить воды, и по возвращении заставал похожую картину. Около восьми вечера прибыло подкрепление, но лица новых гостей были незнакомы. Отраднова среди них не оказалось.

Я в очередной раз пошёл в базовый лагерь, чтобы размяться и отогнать тревогу, когда на узкой тропе лицом к лицу столкнулся с Отрадновым. Он не помнил меня, поэтому извинился и хотел идти дальше, а я в первую секунду потерял дар речи, поэтому молча схватил его за рукав и стащил с дороги в траву.

– Знаешь меня? – спросил я.

Он помотал головой. Я ослабил хватку: бежать он не пытался. По его грубой запылённой одежде и пересушенному загорелому лицу было видно, что он действительно долго шёл пешком. Его ботинки, слишком тёплые для нынешней жары, несли на себе все образцы грязи, которая оформилась почти в дизайнерский узор.

Он смотрел на меня спокойно и удивлённо. Я показал ему удостоверение «Чезара», на что он равнодушно кивнул. Я сказал:

– Елисей, расклад очень простой. Вижу ты устал и нуждаешься в отдыхе, и я тебе не враг, а как раз наоборот. Ты проходишь подозреваемым по делу о убийстве Самушкина, и все менты вокруг, – я ткнул пальцем в ближайший кордон, – имеют на тебя ориентировку.

– Он умер? – спросил Отраднов.

– Да, он умер. А ты не в курсе?

Он помотал головой:

– Я его видел на митинге. Он нормальным был. А что случилось?