Чьи-то крылья

Когда Клод подал заявление об уходе на пенсию, был мокрый осенний день. Они буднично поднялись в кабинет (кабинетище!) коррекции ментальных связей, подписали документы, а потом техник просто щёлкнул своей машинкой и связь исчезла. Без боли и единого звука. Они сказали друг другу спасибо и договорились созваниваться, обязательно навещать и, конечно, писать друг другу в фейсбук.

— Крист?

***

Почему Крист сидит сейчас здесь? И в самом деле? Пахло гнилым всё отчетливей. В тесном мирке съеживающегося яйца Крист скосил глаза и обнаружил, что…

Ну. Оно всё на самом деле гнило. Кажется. Яйца, из которых никто не вышел, ведь в конце концов сгнивают и исчезают, так?

Крист дёрнулся. Липкая жижа яичного белка не поддалась.

***

Он вспомнил, как впервые увидел Криста. Это было не в кабинете у Василя, у Василя они просто официально познакомились.

Это было во дворе перед конторой. Перед конторой хороший широкий двор, переходящий в футбольное поле. Весной там цветут вишни и груши, есть место перекусить на траве и размять крылья — тем, кому крылья нужно разминать. Осенью там было мокро и промозгло, но всё равно красиво. Золотились дубы и краснела рябина.

А этот ящер, медный с лазоревыми изнанками крыльев, как раз шёл вниз. Красивой дугой, мягкой и полной юной драконьей грации. Такой, которая ещё не совсем в себе уверена. Той, которая ещё не знает ни своей красоты, ни своей мощи.

И Стафен, всё ещё пытающийся почувствовать что-нибудь после прекращения предыдущей связи, подумал: “Красивый. Какой же он, чёрт возьми, красивый”. И захотел эту красоту потрогать.

***

Крист забился и закричал. Жижа хлынула в рот.

***

Ему представилась возможность потрогать эту красоту. И не одна.

А склизкое на вид яйцо оказалось на ощупь теплым, крепким и ровным. Почти идеальным.

— Крист? Ну, выходи же.

Сделал бы Крист шаг навстречу, всего один, — подумал. Всего-то. Поддать изнутри.

… Но почему он должен?

Крист ведь интернатский с рождения.

… И вот когда Стафен летел из окна, он даже не подумал, что сейчас умрёт. Он подумал, что сейчас его подхватят. Крист спас жизнь Стафену шесть раз, а Стафен ему — пять. Потому что напарники?

… Потому что или ты делаешь свою работу, или вали к чёрту. Иди в грузчики или кассиры.

… Потому что нельзя делить с другим себя, брать только нужное, а взамен отдавать только тот кусочек, который не жалко. Который бы сам выбросил.

— Крист. Пожалуйста.

***

Чем больше Крист кричал, тем меньше делался мир, тем меньше оставалось воздуха.

Так вот что бывает с теми, кто не вышел?..

С теми, кого не ждут?

— Крист, — позвали.

Нет. Замотал головой. Кто-то же там есть? Снаружи?

***

Чёрт.

Чёрт. Чёрт и все его… Все его…

— Выходи. Давай попробуем снова, а? Только по-настоящему?

Потому что, в сущности, никому ты не нужен до тех пор, пока никто не нужен тебе. Так что…

— Давай! Крист!

И долбанул ладонью по скорлупе, вкладывая в удар то, что у него осталось. Магии не было, была только щепка расколотого дуба в грязной тряпице. И лазурные подкрылки медного ящера в осеннем небе. И Клод, который вложил в Стафена себя, а взамен попросил только навещать хоть раз в год. И Еленка, которая Стафена не смогла простить за мучения матери, но как-то на него всё же смотрела. И брала за руку. И даже собрала ему в интернат оставшиеся от матери книги… И Василь, конечно — Василь. Громкий. Он хлопнул по плечу и сказал: “Я вижу, вы отлично сработаетесь!”

И робкая связь тюкнулась в висок.

И всё это упало в скорлупу.

А напоследок Стафен потерял равновесие и упал туда сам. И это было правильно. Мы себя не кусками раздаём. Мы — цельные. И, быть может, даже немного целое.

Пусть и робко.

***

Динь-дилинькнуло, и скорлупа развалилась. Вместе с ней развалилось остальное. Хлынуло из темноты к свету.

На чердаке пахло пылью и масляной краской. Из пролома в крыше лез вечерний оранжевый свет. Слышались голоса, хлопали чьи-то крылья. Вбежал Василь, встрёпанный и потный. Воскликнул:

— О!

А потом:

— Оборудование попортили. Вычту из зарплат!

И, наконец:

— Живы!

Крист чихнул. А Стафен сказал:

— Будь здоров.

И рассмеялся. Живы.