Чикаго

И через столько лет он не забыл Зейнаб Радван, точнее, ни дня не переставал думать о ней. В его памяти хранились удивительно ясные картины прошлого. Потоки воспоминаний уносили его во времена, возникавшие перед ним словно гигантский джинн из бутылки. Вот она — худощавая, с красивым лицом и длинными черными волосами, завязанными в конский хвостик. Ее глаза горят энтузиазмом, она рассказывает о Египте так мечтательно, как будто читает поэму о любви:

— У нас великая страна, Салах, но ее долго угнетали. У нашего народа огромные возможности. И если мы добьемся демократии, меньше чем через десять лет станем сильным развитым государством.

Он слушал ее, скрывая свое безразличие за ничего не значащей улыбкой. Как ни старалась она увлечь его своими идеями, он пребывал в другом мире. На день рождения она подарила ему «Полную историю» Абдель Рахмана аль-Габарти.

— Поздравляю! — сказала она. — Эта книга поможет тебе многое понять.

Просмотрев несколько страниц, он потерял интерес, но сказал, что дочитал до конца. Он не любил врать и прибегал ко лжи редко, только чтобы не сердить ее. Он мечтал лишь о том, чтобы у нее всегда было хорошее настроение. А когда она была довольна, улыбка играла на ее лице, и глаза сияли. Их самым счастливым временем было, когда они сидели в саду Аль-Орман, отложив книги на овальную скамью из белого мрамора, и в разговорах и мечтах о будущем не замечали, как проходили часы. Когда они шептались, он приближался к ней и вдыхал аромат ее духов, волновавший его до сих пор. Он держал ее за руку, склонялся и незаметно целовал в щеку. Она устремляла на него взгляд, в котором были и упрек, и нежность. Как же быстро мечты превратились в ничто! Их последняя встреча… Он тысячу раз прокручивал эту сцену в памяти, останавливался на каждом слове, каждом взгляде, каждом молчании.

Они сидели на своем любимом месте в саду, когда он сообщил ей о решении эмигрировать. Он старался сохранять хладнокровие, хотел, чтобы они вместе все здраво обсудили. Но она вспылила:

— Сбегаешь?

— Спасаюсь.

— Ты только о себе думаешь?

— И тебе тоже хочу предложить новую жизнь.

— Я никогда не оставлю Родину.

— Хватит уже лозунгов.

— Это не лозунг. Это чувство долга. Но тебе этого не понять.

— Зейнаб!

— Ты учился на деньги нищего египетского народа, чтобы стать врачом. Тысячи молодых людей мечтали занять твое место на медицинском факультете. А сейчас ты собираешься бросить Египет и уехать в Америку, где ты никому не нужен! Америка виновата во всех наших бедах. Как назвать того, кто бросает Родину в трудное для нее время и идет в услужение врагам?!

— Я поступил в университет благодаря собственным стараниям, это моя заслуга. Для науки нет родины. Наука безразлична к таким понятиям.

— Наука, давшая Израилю напалмовые бомбы, изуродовавшие лица детей в Бахр аль-Бакра?! Наука не может быть безразличной!

— Я думаю, Зейнаб, надо воспринимать реальность такой, какова она есть, а не такой, какой мы хотим ее видеть.

— Это философия!

— Мы проиграли. Все кончено. На их стороне сила, и они могут уничтожить нас в любой момент.

— Мы никогда не победим, если будем думать, как ты!

Ее слова задели его, и он закричал так, что гуляющие по саду люди обернулись в их сторону:

— Когда ты спустишься на землю? Мы не можем победить из-за отсталости, бедности и деспотизма. Как мы можем их победить, когда мы не в состоянии производить простейшие световые микроскопы? Мы выпрашиваем все у заграницы, даже оружие для собственной защиты. И проблема не в таких, как я, а в таких, как ты. Абдель Насер[14] тоже жил мечтами, пока не привел страну к краху.

Между ними завязался отчаянный спор, они заговорили на повышенных тонах, от злости она вскочила, стала собирать книги, но они упали на землю и рассыпались. В этот момент ее мягкие черные волосы упали ей на лицо, и его неожиданно сильно потянуло к ней. Ему захотелось обнять ее и поцеловать. Он уже было попытался приблизиться, но она остановила его рукой и произнесла слова, ставшие пророческими:

— Больше ты меня не увидишь!

— Зейнаб!

— Как жаль, что ты оказался трусом!