Чикаго

— Даже если вы из египетского посольства, у вас нет права врываться в мой дом! — прокричал я в лицо Сафвату Шакиру.

Он с вызовом обвел меня взглядом и сделал шаг к центру комнаты, медля, как будто намеревался взять ситуацию под свой контроль.

— Мне приглашение не нужно. Слушай, Наги. Ты умен и успешен, впереди у тебя прекрасное будущее.

— Чего именно вы хотите?

— Я хочу тебе помочь.

— Зачем?

— Мне жаль тебя.

— Что так?

— Ты дурак.

— Попрошу без оскорблений.

— Ты учишься в Америке. И вместо того, чтобы думать о своем будущем, напрашиваешься на неприятности.

— Что вы имеете в виду?

— Собираешь подписи против господина президента. Тебе не стыдно?

— Я горжусь своими поступками.

— Проблема интеллигентов вроде тебя заключается в том, что вы являетесь заложниками беллетристики и теорий. Вы не знаете, что на самом деле происходит в стране. Я проработал офицером полиции десять лет в разных районах, побывал и в деревнях, и в городских кварталах, я познал дно египетского общества. Уверяю тебя, что египтянам дела нет до демократии, они к ней не готовы. Египтянин не думает в жизни ни о чем, кроме трех вещей: религии, заработка и потомства. Религия превыше всего. Единственное, что может толкнуть египтянина к революции, это если кто-то покусится на его религию. Когда в Египет пришел Наполеон, выказавший уважение к исламу, египтяне поддержали его и забыли о том, что он фактически оккупировал страну.

— Мне кажется, вы плохо учили историю. Египтяне дважды за три года выступали против французской кампании и убили французского генерала.

Он бросил на меня гневный взгляд, и я почувствовал удовлетворение, унизив его. Он продолжил высокомерным тоном:

— У меня на тебя нет времени. Я хотел помочь, но ты, видно, хочешь оставаться дураком. Ты убедишься, что сбор подписей под документом — просто ребячество.

— Если бы это было ребячеством, зачем вам так утруждаться и приходить сюда?

— Ты играешь с огнем!

— Вы мне угрожаете?

— Я тебя предупреждаю. Если не бросишь эту затею, я поступлю с тобой так, как ты себе и представить не можешь!

— Делайте, что хотите, — прокричал я.

Я уже оправился от шока, и мне пришло в голову выгнать Сафвата. Но он уже поднялся со своего места и, сделав несколько шагов по направлению к двери, произнес:

— Ты носишь воду в решете. Думаешь представить существующий режим в дурном свете перед американцами? Уверяю тебя, власть в Египте крепка, как скала, и корни ее тянутся в Америку. Все, что вы написали, американцам давно известно. Пока египетский режим отвечает их интересам, им все равно.

— Вы говорите, что египетские власти прислуживают Америке?

— Предупреждаю тебя еще раз. Ты ошибаешься, если думаешь, что, находясь в Америке, избежишь наказания. Подумай, Наги. Если не ради своего будущего, то ради матери, которая уже долгие годы страдает из-за тебя. Ради сестры Нухи, студентки политэкономического факультета. Такая нежная девочка, она и ночи не выдержит в камере. Тамошние офицеры отпетые негодяи, большие любители дамского общества.

— Пошел вон!

— Ты дорого заплатишь. Со временем ты узнаешь, как мы можем тебя наказать!

На этом он открыл дверь, но, повернувшись, добавил:

— Кстати, передавай привет своей любовнице, еврейке Вэнди. У меня есть видеокассеты, где вы занимаетесь сексом. Не знаю, как тебя и благодарить. Такое интересное зрелище!

Он громко рассмеялся, закрыл дверь и исчез.

У меня подкосились ноги, и я присел на ближайший стул. Не могу описать, что я чувствовал в тот момент. Смесь шока, злости и униженности. Я открыл бутылку вина и закурил. Откуда у Сафвата экземпляр заявления? Как он все узнал обо мне? И самое страшное: как он вошел в квартиру? Я встал, открыл дверь и внимательно осмотрел ее, но не нашел никаких следов взлома. Он открыл дверь своей копией ключа. Где он его взял? Безусловно, между египетскими спецслужбами и университетской администрацией налажена связь. При первой же возможности нужно отсюда съезжать. Буду экономить, чтобы снимать жилье. В голову пришла странная мысль. Я пошел в спальню, зажег там свет и начал осматривать стены, чтобы отыскать скрытую камеру, на которую они снимали нас с Вэнди. Но потом я посмеялся над собой, погасил свет и вернулся в гостиную. В этот момент я услышал поворот ключа в двери. Я напрягся, но это была Вэнди. Прежде чем я смог открыть рот, она сказала:

— Привет! Как дела?

Я, как обычно, поцеловал ее, стараясь вести себя естественно.

— Наги, слушай! — воскликнула она. — Я пойду в ванную, а ты закрой глаза. И не подглядывай, пока я не разрешу.

— Давай отложим игры на потом.

— Нет! — капризно сказала она, быстро поцеловала меня в щеку и убежала в ванную. Опрокинув один стакан, я налил себе другой и снова стал упрекать себя. Как можно было позволить Сафвату Шакиру вломиться в дом и угрожать мне? Почему я не позвонил в полицию? Ведь то, что он сделал, по американским законам преступление. Даже если у него дипломатическая неприкосновенность, я мог доставить ему большие неприятности. Почему я этого не сделал?

— Ты зажмурился? — раздался из ванной голос Вэнди.

Я закрыл глаза и стоял, растерянный, пока совсем близко не услышал ее голос:

— А сейчас открывай глаза!

То, что я увидел, меня поразило. На Вэнди был костюм для восточного танца. Груди были практически обнажены и буквально вываливались из тесного бюстгальтера с низкой посадкой, живот был открыт, на пупке приклеена звездочка, пояс был повязан так, чтобы подчеркнуть ягодицы, с пояса свешивались длинные нити бисера, едва прикрывающие голые ноги. Возбужденная, она несколько раз повернулась вокруг себя и радостно прокричала:

— Ну, как? Похожа я на андалусскую танцовщицу? Отвечаю я образу, который ты себе рисуешь?

— Конечно.

— Я с ног сбилась в поисках магазина с костюмами для восточного танца. И знаешь, что я сделала?

— Что?

— В прошлом году я была на маскараде и видела там девушку в таком костюме. Я нашла ее телефон, и она подсказала мне, где можно его купить.

Я был не в состоянии слушать ее болтовню и смотрел отсутствующим взглядом. Как только она это поняла, лицо ее стало хмурым. Она села рядом и спросила обеспокоенно:

— Что с тобой?

Вэнди, сидящая рядом в восточном костюме, выглядела как актриса, ожидающая за кулисами своего выхода. Я хотел скрыть от нее произошедшее, выпроводить ее или уйти самому под любым предлогом. Но неожиданно я начал рассказывать ей о том, что произошло. На ее лице появились признаки глубокой задумчивости, и она тихо сказала:

— Как вы можете жить в таком полицейском государстве?

— Если бы не американская помощь, египетский режим не продержался бы и дня!

Она обняла меня и прижалась ко мне так близко, что я почувствовал ее дыхание.

— Что будешь делать? — прошептала она.

— Буду дальше собирать подписи.

— Ты не боишься?

— В страхе нет ничего противоестественного, но я с ним справлюсь. Нет таких убеждений, за которые не пришлось бы расплачиваться.

— Но дело касается не только тебя. Они замучают мать и сестру.

Мои родные стояли у меня перед глазами. Я представил, как полицейские врываются в дом и хватают их, но вслух сказал:

— Пусть делают, что хотят, я не отступлюсь.

— Ты свободен поступать, как знаешь. Но в чем виноваты твои мать и сестра?

— Они ничем не лучше матерей и сестер десятков тысяч заключенных.

— Наги! Я тебя не понимаю. Зачем ты напрашиваешься на неприятности?

— В каком смысле?

— Что тебя связывает с Египтом и его проблемами, если ты находишься здесь?

— Это моя страна.

— Египет, как многие другие страны третьего мира, страдает от проблем, накапливавшихся веками. Моей и твоей жизни не хватит на то, чтобы это исправить.

Таких слов я от нее не ожидал. Я залпом выпил стакан и удивленно уставился на нее. Она поднялась, встала напротив, притянула мое лицо к своему обнаженному животу и прошептала:

— У нас прекрасные отношения. С тобой я испытала то, чего не чувствовала никогда и ни с кем. Прошу тебя, подумай о нашем будущем.

— Я не могу не выполнить свой долг.

— Почему бы тебе не думать по-другому? Америка поднялась благодаря таким талантливым честолюбивым молодым людям, как ты, которые приезжали сюда со всех концов света в надежде на лучшее будущее. Америка — страна больших возможностей. Если ты останешься здесь, совершишь что-нибудь великое.

— Ты говоришь, как Сафват Шакир!

— Что?!

— Ты говоришь теми же словами.

Мне показался странным собственный голос, я подумал, что пьян. Я знал, что быстро пьянею, когда нервничаю. Повинуясь непонятному, но очень настойчивому чувству, я спросил:

— Разве не странно, что Сафват Шакир знает о наших отношениях?

— Самое непонятное — откуда у него копия ключа от квартиры.

— Вэнди! Кто рассказал ему обо всем?

Она уставилась на меня широко открытыми глазами, как будто не верила в то, что происходит. Дрожащим от волнения голосом она сказала:

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего особенного. Я просто спрашиваю: как Сафват мог узнать все подробности наших с тобой отношений? Если у него есть кассеты, значит, в спальне была установлена камера. Кто ее установил?

Секунду она смотрела на меня, затем повернулась и побежала в ванную. Я остался сидеть на своем месте. У меня не было ни сил, ни желания что-либо делать. Я стремительно падал на самое дно пропасти и уже не мог остановиться. Я налил себе еще и сделал большой глоток. Вскоре Вэнди появилась в своей одежде. Она положила костюм в мешок, в котором его принесла. У нее было совсем иное выражение лица. Избегая смотреть на меня, быстрыми шагами она направилась к двери. Я поспешил за ней:

— Вэнди!

Она не обернулась. Я схватил ее. Она вывернулась и оттолкнула меня рукой. Тогда я заметил, что лицо у нее мокрое от слез.

— Прошу, выслушай меня! — стал я умолять ее.

Но она ушла, с силой хлопнув дверью.