Он подошел к аквариуму, стараясь отвлечься, достал пакетик с дафнией и принялся кормить рыбок в аквариуме, постукивая ногтями по стеклу. Рыбки наивно плыли на это постукивание. Можно было ничего им не дать, они приплыли бы все равно, это был природный рефлекс, а против природы не попрешь. Точно так же, повинуясь природе, идут с ним незнакомые люди – женщины, дети…
Крики за окном не смолкали. Мысли крутились не в ту сторону. Чикатило включил плитку, снял чайник и уставился на нагревающуюся спираль. Плитка была хорошей, спираль покраснела довольно быстро. Крики за окном, словно назло ему, сделались громче.
Чикатило растопырил ладонь. Глядя за окно, он опускал ее – все ниже и ниже над раскаленной плиткой. Наконец один палец дотронулся до покрасневшей спирали. Лицо мужчины исказилось, глаза будто стали стеклянными. Сквозь стиснутые зубы вырвался стон. Трудно сказать, чего было больше в этом стоне – боли или сладострастия.
Он медленно отнял руку от плитки. На пальце остался ожог. Боль немного отвлекла, но легче не стало. За окном ликовали юные футболисты – кто-то забил гол.
Чикатило резким движением выключил плитку и вышел из кабинета.
В кабинет начальника он явился уже с забинтованной рукой и четким планом, как выбить из руководства командировку.
– Доброе утро, Иван Трофимович.
– А, Андрей Романович. И тебе не хворать, – благодушно приветствовал начальник. – Что с рукой? Бандитские пули?
– Пустяки, – улыбнулся Чикатило, – дома оцарапал.
– Ты по делу?
Чикатило кивнул.
– Давай, только быстро – мне из главка должны звонить, – деловито поторопил Иван Трофимович.
– Я накладные проверил – нам недопоставили муфты и прокладки для насосного оборудования. По шести накладным.
– Они чем там, жопой, что ли, смотрели на приемке? – нахмурился начальник.
– Может, и жопой, – пожал плечами Чикатило. – Так я к чему – ехать надо, выбивать.
– Понятное дело, надо… – кивнул мужчина. – Сам поедешь или кого помоложе отправить?
– Сам, конечно.
– И чего тебе не сидится на месте, Романыч?
– Люблю ездить, Иван Трофимович, – улыбнулся Чикатило. – Душу мне командировки греют. Другие города, другие люди. И жена с детьми дома ждут – приятно.
Зазвонил телефон. Иван Трофимович снял трубку.
– Да, слушаю.
То, что сказали на том конце провода, видимо, его не обрадовало, начальник поменялся в лице, но голос его зазвучал делано приторно:
– А, добренького утречка, Лев Валерианович! Рад слышать, – он прикрыл трубку ладонью и быстро зашептал подчиненному: – Все, Романыч, иди! Выписывай командировку и езжай! Два дня тебе хватит?
Чикатило кивнул и направился к двери. Все вышло как нельзя лучше.
– Итак, что мы имеем на сегодняшний день? – говорил Кесаев, прохаживаясь по кабинету Ковалева.
Сам хозяин кабинета сидел во главе стола и мрачно разглядывал опостылевшие лица членов двух следственных групп.
– Имеем мы, товарищи, очень – я бы даже сказал, непозволительно – мало, – продолжал Кесаев с занудной методичностью. – Что можно утверждать с уверенностью? Что убийца до сих пор на свободе.
Липягин громко хмыкнул, Ковалев посмотрел на него и нахмурился сильнее. Ерничанье сейчас было неуместно, не хватало еще дать Кесаеву лишний повод к чему-то прицепиться. Кесаев, впрочем, не обратил на майора никакого внимания, он встал на рельсы, и сбить с ходу его сейчас было непросто:
– Кто он? Вот тут мы вступаем в область догадок и предположений. Да, Евгений Николаевич?
Следователь поглядел на Некрасова, давая ему слово. Профессор, что сидел подле Ковалева, достал портфель и неспешно выложил на стол несколько отпечатанных на машинке страниц:
– На основании изученных мною дел я создал проспективный портрет нашего убийцы.
– Ух ты! А что, так бывает? – снова подал голос Липягин. – Почитали старые дела с висяками – и оппа, портрет убийцы на блюдечке, да?
Теперь уже нахмурился Кесаев. Некрасов тонко улыбнулся.
– Молодой человек, не помню вашего имени-отчества, я вас, конечно же, сейчас удивлю, но представьте себе – да, бывает. На то и существует наука…
Ковалев потянулся за выложенными на стол бумагами, принялся выхватывать из текста:
– «…Рост от 170 сантиметров, возраст от 45 до 50, астеническое телосложение, слабое либидо, дистония, проблемы с желудочно-кишечным трактом, гуманитарное образование…» Интересно. Товарищ профессор, у вас, возможно, и изображение убийцы имеется?
– Вот рисунок… – ответил за профессора Кесаев, – точнее, набросок, сделанный пять лет назад специально приглашенным художником на основании показаний свидетелей, видевших Закотнову с предполагаемым убийцей.
Кесаев выложил на стол перед Ковалевым лист бумаги с изображением человека в очках, шляпе и плаще.
– И еще, – весомо добавил Некрасов. – При нем обязательно должна быть сумка. Или, скорее всего, портфель.
– Почему это «обязательно»? – поинтересовался Липягин все тем же ерническим тоном.
– Понимаете, – волнуясь, вклинился в разговор Витвицкий, – он связывает жертв, он стирает и смывает кровь, он использует нож, вазелин. Все это нужно в чем-то носить с собой.
– Именно так, – благодушно прогудел ученый. – Спасибо, Виталий.