Чикатило. Явление зверя

— Давайте-ка без аллегорий и метафор, товарищ капитан. Я вам не студент-первокурсник.

— Извините, но я очень хочу, чтобы вы меня услышали и поняли! Шеин, Жарков и Тарасюк — не убийцы. После бесед с их учителями и ребятами из интерната для меня это очевидно. И старший лейтенант Овсянникова тоже так считает, а она…

На лице полковника неожиданно появилась полуулыбка.

— Симпатичная женщина, — сказал он совсем другим тоном.

Витвицкий вспыхнул, подался вперед, сжав кулаки.

— Тимур Русланович… Товарищ полковник! Я не хотел затрагивать этой темы, но подобные намеки недостойны офицера. И не стоило подсылать ко мне Горюнова с его солдафонскими советами!

Кесаев посерьезнел, исподлобья посмотрел на подчиненного:

— Хватит истерик, капитан! Говорите коротко, внятно и по делу — что вы предлагаете?

Витвицкий несколько секунд смотрел на Кесаева. Он еще не отошел от обиды, и в нем боролись профессионализм и уязвленное самолюбие. Но профессионал победил обиженного школьника, и, чуть нахмурившись, психолог ответил:

— Нужно заключение специалиста, эксперта высокого уровня, авторитетного человека. Чтобы в Москве поняли, что наши подозреваемые невиновны.

— Вы не стали бы об этом говорить, если бы не подготовились. Такой человек есть?

Витвицкий едва заметно кивнул.

— Да, конечно. Это мой учитель, профессор Некрасов. Он читал у нас курс прикладной психиатрии, а потом был моим научным руководителем.

Кесаев в очередной раз нахмурился, задумчиво постукивая ручкой по столу. Он знал Некрасова, они несколько раз пересекались во время расследования сложных и запутанных дел. Профессор действительно был штучным специалистом — о психопатологиях он знал абсолютно все и даже немного сверх того. Но работать с ним было, мягко говоря, непросто. Возможно, специальность, возможно, характер, а скорее, они вместе сделали Евгения Николаевича Некрасова человеком высокомерным, честолюбивым до тщеславия и совершенно, если можно было так выразиться, негуманистичным. Люди представляли для него интерес как объекты исследования — но не более того.

Особенно Кесаеву запомнился момент, связанный с расследованием ряда убийств, совершенных неизвестным преступником с помощью топора. Эксперты по характерным следам и чешуйкам ржавчины установили, что топор нестандартный, старый, возможно, исторический раритет. У следствия имелся подозреваемый, но чтобы он превратился в убийцу, требовались улики. И самая главная из них — этот вот раритетный топор.

Некрасов, приглашенный начальством Кесаева, побеседовал с подозреваемым, а затем пригласил тогда еще подполковника Кесаева на кладбище — он очень уверенно заявил, что топор там, где похоронен сын предполагаемого убийцы.

Был декабрь, но снега в тот год выпало мало, и на асфальтовой дорожке главной кладбищенской аллеи поблескивали насквозь промерзшие лужицы. Кесаев и Некрасов, которому тогда еще не было и шестидесяти, шли между могилами, чуть в стороне за ними следовали два милиционера.

— Ну, хорошо, Евгений Николаевич, но почему вы уверены, что убийца прячет топор именно на могиле сына? — спросил подполковник.

— Он считает, что таким образом обеспечивает ему защиту, — усмехнулся профессор, и усмешка на его холеном лице была похожа на гримасу превосходства. — Древние скифы клали в могилы своих воинов оружие — чтобы умершие могли постоять за себя в посмертии.

— Как вы сказали? — не понял Кесаев. — Посмертие?

— Да. То, что будет потом, после смерти, — кивнул Некрасов.

— А вы уверены, что что-то будет?

Ученый коротко хохотнул.

— Преступник уверен. Мы пришли.

Мужчины остановились перед скромной могилой — обелиск, ограда, цветы в подцветочнице. Кесаев обернулся, сделал знак одному из милиционеров.

— Лейтенант, давай.

Тот зашел в оградку, где намело немного снега, принялся осматривать могилу, тканевые пожухлые цветы, потом заглянул за обелиск.

— Есть, товарищ подполковник! — воскликнул он.

Некрасов снова улыбнулся своей неприятной улыбкой, победно посмотрел на спутника. Кесаев с трудом подавил в себе раздражение.

— Что там?

Милиционер вытащил из тайника за обелиском старую кожаную сумку. Кесаев раскрыл сумку — внутри оказался топор с узким, вытянутым лезвием, покрытым ржавчиной. Аккуратно вытащив топор, чтобы не смазать отпечатки, подполковник осмотрел грозное оружие. Это действительно была музейная вещь давно ушедшей эпохи, скорее всего случайно найденная подозреваемым в Приазовских степях, куда их семья каждый год ездила на отдых. Новым было только короткое топорище с вырезанными скифскими символами. Кесаев повернулся к Некрасову.

— Как вы догадались о скифах?

— Догадываться, Тимур Русланович, — это не мой метод, — снисходительно ответил ученый. — Я опросил подозреваемого, составил психопортрет, провел параллели, и вуаля! Подозреваемый превратился в преступника.

— Мотив убийцы вам тоже известен, полагаю?

— Естественно, — профессор просто упивался собой. — Сами не хотите предположить?

— Мне некогда играть в «горячо — холодно», Евгений Николаевич, — сухо ответил Кесаев, убирая топор в сумку.