Чикатило. Явление зверя

В зоне прилета ростовского аэропорта было шумно и многолюдно. Кесаев и Витвицкий стояли среди встречающих в ожидании Некрасова. Наконец капитан заметил высокого, крупного мужчину с проседью на висках, плывущего через толпу пассажиров, словно айсберг через море пакового льда.

С непривычно радостной для него улыбкой Витвицкий устремился навстречу Некрасову.

— Евгений Николаевич!

Профессор, думавший о чем-то своем, остановился, медленно повернул голову. Витвицкий махал ему рукой, пробираясь через толпу. Некрасов наконец заметил встречающего, улыбнулся в ответ и зарокотал хорошо поставленным баритоном на весь аэропорт:

— А-а, Виталий Иннокентьевич! Дорогой ты мой человек! Сколько же мы не виделись? Года три?

Витвицкий подхватил из рук Некрасова сумку, они пошли рядом.

— Два года и семь месяцев.

— Меня всегда поражала твоя точность, Виталий. Ну, рассказывай, как жизнь? Откуда ты здесь взялся? Какими судьбами?

— Я здесь в составе специальной следственной группы, — мужчина остановился, кивнул в сторону, где ждал Кесаев. — Собственно вот… работаю под началом полковника Кесаева.

Профессор увидел полковника, поджал губы. На лице Кесаева было практически такое же выражение.

— Здравствуйте, Евгений Николаевич, — сказал он сухо.

— Добрый день, Тимур Русланович, — очень сдержанно кивнул в ответ Некрасов. — Ну что, снова будем работать вместе, как в старые добрые?

— А что делать? — пожал плечами Кесаев. — Пойдемте, машина ждет.

Через полтора часа после того как Кесаев представил Некрасова своей группе, московский гость и Витвицкий обедали в ресторане. В их манере говорить, двигаться, даже держать нож и вилку было что-то неуловимо созвучное, нарочито интеллигентное. Наедине с Некрасовым психолог стал более живым, будто вылез из кокона, в котором находился все это время.

— Евгений Николаевич, мне показалось или вы с Тимуром Руслановичем друг друга недолюбливаете?

— Показалось, Виталий, конечно, показалось, — усмехнулся профессор с таким выражением лица, что Витвицкому сразу стало ясно, что его подозрения были небеспочвенны. — Нас с Тимуром Руслановичем связывают очень недолгие и исключительно рабочие отношения. Лучше расскажи о вашем деле. Ты ведь здесь давно, насколько я понимаю? И зная твой характер, полагаю, уже сделал какие-то заключения?

— Сделал. Но тут все… сложно. Очень, — капитан нахмурился.

— Отчего ж так невесело? Не уверен в своих выводах?

— Я в них уверен, Евгений Николаевич. Причем чем дальше, тем больше… — неожиданно он отложил вилку и буквально выкрикнул, с какой-то детской обидой: — Вот только начальство в моих выводах сильно сомневается!

Некрасов засмеялся, но беззлобно и не обидно, как взрослый смеется над ребенком.

— Се ля ви. Но тем интереснее будет тебя послушать. Я весь внимание.

— Я бы очень хотел поделиться своим мнением и послушать, что вы думаете по этому поводу, но, полагаю, будет правильно, если вы сперва познакомитесь с материалами дела и составите о нем свое представление, — твердо сказал Витвицкий и даже привстал, словно собираясь прямо сейчас идти знакомить бывшего наставника с материалами дела.

— Разумно, — кивнул Некрасов и хитро подмигнул Витвицкому. — Но, думаю, будет правильно, если мы сперва закончим с обедом.

Его собеседник улыбнулся, сел поудобнее, взялся за отложенную вилку.

— Конечно, Евгений Николаевич.

— Тогда расскажи, как твои дела. Про успехи в науке знаю, слежу за публикациями. А как на личном фронте? Не женился еще?

Витвицкий застенчиво улыбнулся, отрицательно покачал головой.

— Ну и правильно, — благодушно сказал профессор. — Для человека интеллектуального склада жена — обуза и раздражитель. Да и все эти страсти-мордасти — любовь, страдания, вздохи на скамейке — только отвлекают от главного. Разум ученого должен быть холодным и ясным, как морозное утро. Верно?

Витвицкий продолжал улыбаться, но ничего не ответил — видно было, что он не согласен, однако не захотел возражать.

* * *

Ковалев и Липягин курили на крыльце здания УВД. Это был их послеобеденный ритуал, некое действо — покурить на свежем воздухе, а не в душном кабинете.

— Москвичи профессора вызвали, — сказал Липягин.

— Из Сербского? Экспертиза? — уточнил Ковалев, выпуская струю сизого дыма.

— Я тоже вначале так подумал, а потом оказалось, что нет. У него профиль другой. Психо-чего-то-там!

К зданию подъехала серая «Волга», из нее вышли Некрасов и Витвицкий, двинулись по ступенькам к дверям, о чем-то оживленно беседуя. Липягин заметил их, окликнул профессора, словно старого знакомого:

— Евгений Николаевич! На минутку, будьте добры…

Некрасов удивленно оглянулся, нахмурился, но подошел. Витвицкий мялся в стороне.

— Вот, познакомьтесь, — сказал Липягин, — начальник уголовного розыска полковник Ковалев Александр Семенович.

Некрасов и Ковалев пожали друг другу руки.

— Очень приятно, Евгений Николаевич, — улыбнулся полковник. — Если какие-то проблемы, вопросы и так далее — сразу ко мне. Поможем чем можем.

— Естественно, — очень отстраненно и холодно ответил Некрасов. — В Москве мне сказали, что вы тут немножко самодеятельностью занимаетесь…